XIII Тебя воспевая, душою светлею, хотя никогда ты не станешь моею: тебя испугали глаза мои очень, бездумные очи, богемные ночи… Судьба лишь смеялась, обоих мороча, и в нашем романе одни многоточья… Тебя воспевая, душою светлею, хотя никогда ты не станешь моею, тебя испугали бездомные ночи, бездонные очи, богемные очи… XIV Любовь уходит, тенью тая. Я, зажимая сердце, плачу. Звучит мелодия простая к простому дождику в придачу. Любовь уходит, тенью тая… Ее казнил мой рок палачий, и мгла смыкается густая над ней, и я над нею плачу… Звучит мелодия простая к простому дождику в придачу. И, ничего не понимая, я просто плачу. Просто плачу. Ее казнил мой рок палачий. Что это значит? Я не знаю. Скользит мелодия сквозная сквозь душу, к дождику в придачу… Любовь уходит, тенью тая. Я, зажимая сердце, плачу! XV Горькое счастье, сладкая ложь. Встретились, видно, мы невзначай. Дрогнули губы. Шепчут: «Прощай, сердце отныне мне не тревожь!» Розы Багдада, райский Шанхай — все это только сладкая ложь. Встретились, видно, мы невзначай. Сердце отныне мне не тревожь. XVI Ну, обернись же! Слышишь ли? Сколь ни беспощадно наше родство, горькое счастье, нет ничего слаще, чем эта сладкая боль. Глупое сердце! Вырву его и подарю я — только позволь! Горькое счастье, нет ничего горше, чем эта сладкая боль! XVII Опять любовь от стен Багдада явилась тенью аромата, и сердце, встрепенувшись, радо забытой тени аромата. Но мне уже любви не надо: я звал давно ее когда-то! А сердце, встрепенувшись, радо забытой тени аромата… XVIII Сад. Поле. Полночь. Новолунье. В саду — скользящие виденья. Таинственное излученье. Кощунья темнота. Колдунья. Вещунья темнота. Виденья.
