Под знаком Льва

смешать — наудачу — с удалью и судьбою,
поставить на кон и на карту,
отдаться азарту
и выиграть вымысел — так-то! —
который живее факта.

Еще раз ворваться, опять одарить
страхом и страстью, гореньем и ленью,
утоленьем и жаждой,
чтобы отведавший этой браги однажды
вечно тянулся пересохшим ртом
к пенящемуся вину моему, кляня вину мою.

Я всегда чувствую то, что думаю.

Я всегда чувствую так, как думаю.
Я всегда думаю так, как чувствую,
и если труверствую и трубадурствую,
миннезингерствую, менестрельствую,
неистовствую или бездействую,
фантазирую или юродствую,
грублю или благородствую,
сочиняю метафоры, параболы,
ароматы, ритмы или фабулы,
вариации и варианты,
мемуары ли, корреспонденцию,
адажио или анданте,
антиритмы, гармонии, секвенции, —
уравновешиваю, как на коромысле,
всегда я вес эмоций с весом мысли.

Я должен прочувствовать то, что рассказываю.
Я должен изречь все то, что прочувствовал.
И если я вдруг выразился странно,
то это вовсе еще не означает,
что я чудачествовал или причудствовал.
Я просто предчувствовал: в этой издевке,
в ее подтексте, в ее надсмысле
не столько рисовки и утрировки,
сколько — безумья серьезной мысли.
Смех эсперпенто[104] и буффонады,
суть карнавала, значение шуток
в том, чтоб узрели праздные взгляды
бездну, чей лик многозначен и жуток:
бездну отверстого разуму смысла,
глубь беспощадно мелькнувшего мига.
Смех — это солнце в ночи, где нависло
тьмы непроглядной угрюмое иго.

Еще раз ворваться, опять опоить
ароматами, парами ядовитыми.
Опоить, отравить, опьянить
красками, запахами, видами,
ибо только и достойно благословения
великое мгновение
дегустации и дефлорации:
последующие деформации
ведут к нежелательной акклиматизации.
Да здравствуют импровизации!

Снова ворваться. Поднять якоря.
Обрубить концы. Оттолкнуться. Отчалить.
Не возвращаться на круги своя.
К минувшей радости. К былой печали.
Обречь на заклание
все воспоминания,
все наваждения памяти
похоронить в январской замети.
И тем более не думать о том,
что сталось бы, если бы да кабы…
Былое -— уже напечатанный том,
а вовсе не черновик судьбы.
Снова ворваться. Не отступать.
Снова, снова ворваться. Все отменить.
Конечно же, реки не текут вспять,
но все еще можно переписать,
но все еще можно переменить.
К тому же надо в виду иметь,
что все однажды отменит смерть.
А если смерть — итог всему
и вскоре мы уйдем во тьму,
то мудрее всего не тужить,
не недужить, а — жить
от зари до зари — до могильной плиты,
воздвигая себе посреди суеты,
маеты и тщеты
эфемерную твердь монумента вечного,
подчинив себе суть скоротечного.

Я всегда живу так, как чувствую.
Я всегда думаю, как чувствую,
и чувствую так, как пишу,