дыхание ворвалось в мой рот, и мы поцеловались так, будто от силы этого поцелуя напрямую зависели наши жизни.
— Пожалуйста, больше так не делайте, — отстраняясь и не глядя на меня, произнес он, но не разнял переплетенных пальцев.
Я промолчала, и мы, держась за руки, пошли к стоянке. Он заговорил первым:
— Обещаете больше не делать так?
— Так? — Я посильнее сжала его пальцы. — Нет, не обещаю.
— Напрасно. — Он тоже сжал мои. — Кажется, я вас просил не выходить в самые жаркие часы на солнце. С вами снова может случиться обморок.
— Жаль, что не случился. Иначе вы не отчитывали бы меня, а несли на руках! — Я дернула свою руку, но он не отпустил.
— Успокойтесь. До вашего шатра совсем близко. Потерпите. Нас все видят.
— Кто? Оглянитесь, ни души! Хотя все и так прекрасно понимают, зачем вы меня сюда привезли! Разве что верблюды не в курсе! А Нурали и вообще наблюдал, как мы целовались!
Он молчал, но не ускорял и не замедлял шаг, как и не выпускал мою руку, хотя не смотрел на меня. Я тоже притихла, искоса поглядывая на его профиль. Опущенные, чуть подрагивающие, длинные густые ресницы. Изумительный медальный нос. Обветренные губы с усталыми морщинками в углу, как и в уголке обведенного черным фараонского глаза. И мне опять было стыдно за свою несдержанность — вряд ли он успел отдохнуть хоть немного с той минуты, как мы расстались, а я на него нападаю. Я хотела сказать что- нибудь примирительное, но тут противно завыл незнакомый мобильный.
— Извините, я должен ответить. — Он отнял руку и полез в свои одежды.
— Ваш мобильник срабатывает? А мой здесь не берет.
— Это не телефон. Это рация.
Он извлек аппарат с большим цветным мигающим дисплеем и ответил по-арабски. Голос звучал устало, но мы не останавливались, а шли дальше, и только перед самым моим шатром разговор был окончен. Я вежливо спросила:
— Все в порядке?
— Да, — произнес он, рассеянно глядя на мою камеру в одной своей руке и на рацию в другой.
— Давайте мне камеру, а то вам неудобно прятать рацию.
Он улыбнулся, словно возвращаясь издалека.
— Мне незачем ее прятать. Просто не забыть перед уходом взять с собой. Прошу. — И рукой с рацией отвел полог шатра.
Я увидела вновь накрытый низенький столик.
— Не удивляйтесь, Эльза. Я велел подать перекусить в ваш шатер. Вообще-то у нас из-за жары не принято есть среди дня, но я просто зверски голоден. Оттого и соображаю плохо. Ну проходите же!
Я юркнула внутрь, он вошел за мной. Положил на ковер камеру и рацию. Обвел взглядом шатер.
— Так. Молодец матушка Фарида. Позаботилась даже об умывании. — И показал мне на кувшин с водой, стоявший в тазу возле единственного кресла, на котором висело нечто напоминающее полотенце. — Эльза, пожалуйста, если вам не трудно, полейте мне на руки. Так хочется умыться.
— Конечно-конечно! — Я сбросила с головы платок. — А потом вы мне.
— Ладно. — Он улыбнулся. — Тогда лейте поэкономнее, чтобы и для вас осталось. — Снял куфью и, присев на корточки, поместил руки над тазом. — Ну, чего вы ждете? Лейте!
— Может, лучше снаружи? А то мы забрызгаем все ковры.
— И очень хорошо. Будет прохладнее. Лейте же!
— А ваш макияж не размажется? Краска, или какое там у вас снадобье, не попадет в глаза?
Он усмехнулся.
— Это матушка Фарида постаралась. Не мог ей отказать. Лейте! Смыться не смоется, может, хоть побледнее будет.
Я осторожно стала лить воду в его подставленные ковшиком ладони. Он ополоснул их раз, другой, потом, шепнув:
— Пока хватит, — умылся и тихо попросил: — Еще!
Я снова наполнила его руки водой. Он вдруг приблизил их к моему лицу и умыл меня.
— Что вы делаете? — От неожиданности я чуть не выронила кувшин.
— Еще? — доверительно прошептал он, не убирая своих мокрых рук с моего лица и заглядывая мне в глаза. — Ну? Скажите: е-ще!
— Еще…
Ковшик его рук снова был над тазом передо мной. Я налила воду, и он снова ласково умыл меня. Его взгляд светился любовью.
— Еще, — замирая от нежности, попросила я.
— Нет, теперь моя очередь. — Он забрал у меня кувшин. — Вы поняли, как правильно умываться?
Я кивнула и подставила над тазом руки. Он налил в них воды. Я осторожно понесла эту воду к его лицу. Он погрузил его в мои руки и там, в воде, стал трогать языком и целовать мои ладони и пальцы. Это было до того дивно, что я, не удержав равновесия, плюхнулась на ковер.
— Еще? — весело спросил он и прилег рядом.
— Еще, — согласилась я и подставила руки под струйку из кувшина.
И это чудо с прикосновениями его языка и губ к моим пальцам и ладоням повторилось…
— Еще!..
— Все. Воды больше нет! — Он перевернул кувшин над собой и поймал ртом последнюю каплю.
— А мне?
Он многозначительно кивнул и, обнимая меня на ковре — я почувствовала долгожданную тяжесть и гибкость его тела, — одними губами вдохнул эту каплю в мой рот. Я застонала, ловя его губы, но он тут же отстранился и, приподнявшись на локте, заглянул мне в глаза.
— Ну вот. Я отдал вам все свое богатство — всю воду до последней капли. Больше у нищего кочевника ничего нет. Вы останетесь со мной?
Я хотела сказать: «Я безумно люблю тебя, и совсем не нужно тратить время на дурацкие шутки, и, когда мы одни, давно пора говорить «ты»», — но лишь потянулась к нему, чтобы прижаться и поцеловать. Он не дал мне этого сделать, мягко, хотя и решительно отодвигая рукой.
— Вы молчите, Эльза, а я жду ответа. Я задал вопрос.
Я успела погладить его по этой руке и, изловчившись, даже поцеловать косточку на гибком смуглом запястье с тонкими черными волосками…
— Пожалуйста, Гамид…
Он вскинул голову: я же впервые назвала его по имени.
— Пожалуйста, Гамид, — повторила я, вытаскивая заколку и встряхивая волосами. — Не нужно шуток. Просто… Просто люби… те меня! Ско… рее…
Я действительно задыхалась, потому что эта его бездейственная близость сводила меня с ума. К тому же по подрагиванию уголков его губ и напряженному дыханию я чувствовала, что ему тоже неимоверно трудно сдерживаться.
Он кашлянул и погладил меня по волосам.
— Мадам, вы искушаете. Но все же: вы действительно готовы отдаться нищему?
— Хватит! — Я вскочила на ноги. — Сначала с этим ларцом — тест на богатство? Теперь с водой — на нищету?
Он какое-то время загадочно смотрел на меня, доводя до исступления взглядом своих подведенных фараонских глаз, потом рассмеялся и сел на ковре.
— А мне нравится ход ваших мыслей. Раздевайтесь!
— Что?!
— Я должен вам помочь или вы действительно предпочитаете заниматься лю-бо-вью в одежде? Скажите! Не отказывайте себе ни в чем. Я целиком к вашим услугам! Камасутра, миссионерские утехи, тантрический секс? В одежде или без? А может быть, забавы маркиза де Сада? Только скажите, я исполню
