Но двое или трое самых тяжело раненных солдат получили примитивные повязки.
В общем, происходившее выглядело ужасным трагифарсом.
Залпы «Сталинских органов» начали накрывать колхоз. Крыша рухнула. Десятки раненых погибли от кровотечения. Другие, сойдя с ума, издавали ужасные крики. Нам пришлось их эвакуировать. Наши раненые отныне лежали под открытым небом.
Более 1200 раненых из разных подразделений уже несколько дней лежали под звездами на деревенских телегах, спали на соломе, промокшие до костей после закончившихся ливней; они теперь дрожали от холода.
Со вторника температура воздуха упала до 20 градусов ниже нуля. Сотни раненых, лица которых превратились в окровавленные маски, люди с ампутированными руками и ногами, умирающие, лежали в совершенно невыносимых условиях.
Этой ночью над Шендеровкой пошел снег, и его глубина достигла четверти метра. 20 или 30 тысяч человек, которые ждали в нашей деревне военного разрешения драмы, просто не могли никуда лечь. Можно было подумать, что это армия Наполеона снова переправляется через Березину.
Повсюду люди собирались вокруг костров, разведенных на снегу, несмотря на опасность. Спать было невозможно. Лежать на открытом воздухе означало замерзнуть до смерти.
Избы пылали повсюду. В долине мигали сотни маленьких огоньков, вокруг метались скорченные тени, солдаты с покрасневшими глазами, десятидневной щетиной держали одеревеневшие пальцы над огнем.
Они ждали, но ничего не происходило. К утру они замолчали и не хотели даже искать пищу. Их глаза смотрели на юго-запад. Но оттуда не долетало ни звука.
Тишину нарушали только залпы «Сталинских органов». Солдаты поспешно падали ничком на снег, а затем с трудом поднимались.
Раненые кричали. Но теперь врачи могли дать им только слова утешения.
1200 раненых все еще лежали на телегах. Многие из них тихо стонали, уже ничего не соображая. Они кутались в жидкие одеяла, напрягая все силы, чтобы не замерзнуть.
Сотни упряжек перемешались между собой. Похожие на скелеты лошади глодали жерди телег. Здесь и там раненые вскрикивали или тряслись, словно в лихорадке. Люди буквально сходили с ума, поднимались, окровавленные, с волосами, полными снега.
Бесполезно было даже пытаться накормить всех этих несчастных. Они закутывались в тряпки с головой. Время от времени возницы руками сметали прочь снег, заносивший неподвижные тела.
Многие лежали на повозках уже десять дней. Они сами чувствовали, как постепенно уходят куда-то. Мы не могли облегчить боль их ран, даже самых ужасных, ни одним уколом. У нас ничего не осталось. Буквально ничего. Мы могли только ждать, ждать чуда или смерти. Ряд изможденных трупов рядом с повозками становился все длиннее.
Ничто нас не удивляло и не могло сдвинуть с места. Мы видели слишком много. Даже самые мрачные ужасы оставляли нас безразличными.
А в Ново-Буде противник продолжал атаковать.
Танки, полностью вымазанные грязью, снова появились на фоне белого неба.
Солдаты держались просто потому, что больше ничего не могли. На этой лысой горушке при отступлении мы все были бы перебиты советскими пулеметами.
Наши роты были разбросаны на большом протяжении, пять человек здесь, десять человек там.
Телефона нет. Радио нет.
Нам приходилось ждать темноты, чтобы вытащить раненых и десятки парней, которые отморозили ноги. Их ботинки, разорванные во время переходов по болотам, больше не защищали ноги. Так как повсюду хлюпала вода, они превратились в куски льда.
Мы тащили этих бедняг как можно дальше в долину. На рассвете мы уложим их на телеги вместо окоченевших тел, которые положим под колеса или в снежные ямы.
Их замерзшие бороды превращались в иглы, дрожащие или неподвижные люди ждали, глядя вдаль остекленевшими глазами. Что мы могли сделать? Что мы могли сказать? Наш черед еще не пришел.
Они это прекрасно понимали, как и мы, и в конце концов умолкали.
В среду ближе к вечеру стало понятно, что танки, идущие к нам с юго-запада, либо не смогут пробиться, либо найдут нас уже мертвыми. Последние два дня они вообще не могли продвинуться вперед.
Почему? Мы не знали.
Мы предполагали осуществить прорыв через советские линии в субботу 12 февраля.
Затем в воскресенье.
Затем в понедельник.
Прошло пять дней.
Теперь все ясно видели, что наши усилия либо недостаточны, либо вообще напрасны. Ободряющие радиограммы оказались обманом. Танки не пришли.
Окруженные войска держались, пока сохранялась надежда. Теперь все разваливалось на глазах. Мы расходовали последние патроны. С воскресенья у интендантов не было никаких продуктов. Раненые умирали сотнями от холода и потери крови. Мы задыхались под вражеским напором.
На севере силы коммунистов приближались из Корсуни, сминая наши заслоны. 16 февраля они были уже в 3 километрах от Шендеровки.
В Ново-Буде мы держались на последнем издыхании. Стиснутые в узкой долине, немецкие дивизии подвергались непрерывному артиллерийскому и ракетному обстрелу.
Оптимистические слухи все еще циркулировали среди солдат, поэтому они еще сохраняли остатки надежды.
Но все командиры были подавлены близостью и масштабами катастрофы.
Нам следовало на что-то решиться, причем решиться немедленно.
Меня вызвал генерал Гилле. Все старшие офицеры в секторе Шендеровки тоже прибыли к нему.
Долгих дискуссий не было. «Только отчаянные усилия могут спасти нас. Ждать бессмысленно. Завтра утром в 05.00 все 50 тысяч человек из котла пойдут на прорыв на юго-запад. Мы должны либо пробиться, либо умереть. У нас нет иного выбора. Этим вечером в 23.00 начнется перегруппировка войск».
Два генерала из штаба корпуса и генерал Гилле не прикладывали особых усилий, чтобы реалистично обрисовать ситуацию. Послушать их, так нам следовало всего лишь пройти пять с половиной километров, чтобы встретиться с армией освободителей. Там она находилась накануне, а завтра двинется навстречу нам. Только единая атака всех 50 тысяч человек сможет опрокинуть неприятеля.
Нервы буквально всех, от рядового до генерала, были напряжены до предела. Надежда снова поднялась к сердцу горячей волной. Мы вернулись, чтобы отдать приказы и вдохнуть священный огонь вдохновения в солдат.
Приказ по штурмовой бригаде «Валлония» исполнить было довольно сложно. Мы должны были оставаться в арьергарде в Ново-Буде до конца.
В 23.00 я отослал всех ходячих раненых к месту прорыва на юго-западе. В 01.00 пехота валлонов начала выходить из боя на востоке и западе. Мы должны были твердо удерживать Ново-Буду до 04.00.
К этому времени десятки тысяч человек должны были собраться в долине в 3 километрах юго-
