— Странны твои слова, Петруша! Твоя жизнь нужна миллионам людей.
— Одни слова, Лиза, одни слова. Оставим лучше говорить об этом.
— Хорошо. Скажи, голубчик мой, когда же будет твоё обручение с княжною Екатериной Алексеевной… Неужели в своём горе ты забыл и об этом?
— Да, да, обручение с Долгоруковой… К несчастью, я помню, Лиза, это, помню.
— Как к несчастью?.. Я плохо понимаю тебя!
— Чего же тут непонятного?.. Я думаю, тебе, Лиза, известно, что я не люблю княжну Екатерину.
— Зачем же ты женишься на ней, Петруша?
— Ведь надо же мне на ком-нибудь жениться. Я… я хотел, Лиза, жениться на тебе, но ты не идёшь за меня… а как бы я был счастлив, если бы ты вышла за меня! — и император-отрок, взяв руку цесаревны Елизаветы, стал покрывать её поцелуями.
Прежнего холодного отношения к красавице тётке как не бывало; он на время позабыл своё гнетущее горе, и в его юном сердце опять загорелась отроческая, чистая любовь.
— Что прежде я отвечала на твои слова, Петруша, то и теперь отвечу. Невозможное то дело, невозможное, — твёрдо ответила цесаревна Елизавета.
— Ну, вот видишь, видишь?.. Я — несчастный человек… должен жениться не на той, которую люблю, а на той, которую не люблю.
— Тебя никто не смеет принуждать, Петруша; не женись.
— Нет, я женюсь, назло тебе, царевна, женюсь на Долгоруковой, — сердито проговорил император- отрок, быстро расхаживая по своему кабинету.
— Назло мне? Да какое же я зло тебе причинила?
— Ты отвергла меня и мою любовь, а с нею вместе и царство. Разве это — не зло?
— Нет, государь, в этом нет зла. А вот было бы большим злом, если бы я решилась стать твоей женою. И Бог, и люди… все-все строго осудили бы нас.
— Ведь в других государствах женятся же и на тётках, и на двоюродных сёстрах, и никто не осуждает.
Эта беседа была вдруг прервана приходом князя Алексея Долгорукова.
Пётр нахмурился; ему неприятны были на этот раз и сам князь, и его приход.
— Ты что, князь? По делу, что ли? — не скрывая досады, спросил он.
— Погода, государь, хороша; не изволишь ли куда-нибудь проехаться, прокатиться? — с поклоном ответил князь.
— На охоту пришёл манить меня? В лес, поближе к Горенкам? Так, что ли, князь? — желчно засмеявшись, проговорил государь.
Князь Алексей Долгоруков опешил: он никак не ожидал от государя таких слов.
— Ну что же молчишь, князь? В Горенки, говорю, пришёл меня звать?
— Воля твоя, государь, куда соизволишь поехать, туда и поедем.
— Да, да, пока я ещё не имею своей воли… Ну, как моя любимая невеста поживает, княжна Екатерина? — спросил император, сделав ударение на слове «любимая».
— Здравствует, великий государь, и шлёт твоему царскому величеству свой рабский поклон. Да только скучает, государь, сильно скучает, не видя тебя, твоих пресветлых очей.
— Вот что!.. Слышишь, Лиза, княжна Екатерина по мне скучает, — обратился Пётр к цесаревне и добавил: — Стало быть, она любит меня.
— Любит, государь, крепко любит. Кажется, сильнее своей жизни тебя любит.
— Какое для меня счастье!.. Не правда ли, Лиза? — полусерьёзно, полунасмешливо промолвил государь, которого, очевидно, злил этот разговор.
— Невесте подобает любить своего жениха, государь, — с улыбкой промолвила красавица цесаревна.
— Ты так думаешь, Лиза?
— Да, государь!
— И жениху тоже подобает любить невесту?
— Разумеется, государь!
— А большинство браков, пожалуй, происходит не по любви, но по расчёту… Не правда ли, князь? Впрочем, я говорю это не по отношению к твоей дочери; ведь она меня любит… так я говорю, князь?
Император-отрок был сильно возбуждён, и голос у него дрожал.
— Государь, и на самом деле тебе надо бы непременно на прогулку поехать, благо погода хорошая, — с участием проговорила цесаревна Елизавета Петровна, заметив тревожное состояние своего державного племянника.
Он раздражённо прошёлся по комнатам и, истерически расхохотавшись, быстро произнёс:
— Да, да, я сейчас поеду… Прикажи готовить лошадей, князь, вези меня скорее в свои Горенки. Невеста меня там ждёт, соскучилась по мне, бедняжечка, вот я и поеду утешить её. Объяви, князь, всем придворным чинам, чтобы готовы были к нашему обручению, которое будет здесь, во дворце, тридцатого ноября. К этому дню должно быть всё готово.
Долгоруков едва не вскрикнул от радости.
— Государь, ваше величество! — только и мог выговорить он от наплыва радостного чувства. — Это — такая честь, великий государь!
— Да, да… Ну, едемте… наверное, лошади готовы. Скорее на воздух, я здесь просто задыхаюсь. До свидания, царевна, до свидания! — и, нервно проговорив эти слова, император быстро вышел из своего кабинета.
За ним, отвесив низкий поклон цесаревне, последовал и Долгоруков.
— Бедный мальчик, ты слишком рано хочешь жить… смотри, чтобы это не принесло тебе вреда! Жаль мне тебя, голубчик, крепко жаль!.. Попал ты к Долгоруковым, как муха в паутину, запутают они тебя, мой сердечный, — задумчиво проговорила Елизавета Петровна, направляясь к выходу, и в дверях чуть не столкнулась с князем Иваном Долгоруковым.
— Царевна, как я рад встрече с вами!.. Мне много о чём надо переговорить с вашим высочеством, — радостным голосом проговорил он.
— А мне с вами, Иван Алексеевич, говорить нечего и не о чем. Впрочем, дам вам такой совет; спешите скорее в Горенки, ваш отец уехал туда с государем. А то, смотрите, он займёт при государе ваше место, — с насмешкою проговорила цесаревна и поспешила уйти.
— Ненавидит меня царевна, знаю. А за что?.. Что я ей сделал? И что за горький я человек? Никто меня не любит, никто. Впрочем, есть одна душа, которая меня и любит, и жалеет. Это — моя невеста, незлобивая Натальюшка. Поеду к ней, голубке. А в Горенки я не поеду; пусть отец «обставляет» государя; я же был верным слугою ему и таким и останусь.
VI
Между тем в один из тех дней, когда в царском дворце происходили все рассказанные ранее события, к воротам усадьбы Горенки робко подошёл какой-то странный деревенский парень в сермяге, лаптях и большой меховой шапке; в руках он держал толстую суковатую палку. У ворот на скамье сидел княжеский дворовый Игнат, служивший выездным лакеем при княжне Екатерине Алексеевне, «государевой невесте». К нему-то и подошёл деревенский парень и обратился с вопросом, довольно плохо произнося русские слова:
— Ты — здешний, дворовый слуга?
— Ну, да… тебе-то что?
— Сейчас узнаешь. Прежде скажи мне, ты деньги любишь?
— Да кто же не любит денег? — с удивлением посматривая на странного парня с нежным, «барственным» лицом, ответил ему дворовый Игнат.
— Я дам тебе два червонца, а ты поди и вышли ко мне сюда камеристку княжны Екатерины
