— Ты бы по следам и шёл искать беглянок, — промолвил дворовый Игнат.
— Я и пошёл по следам. Они вывели меня на проезжую дорогу, а тут и потерялись. Сам я искал беглянок, только недавно воротился; а работники и по сей час в лесу их ищут.
— Господи!.. Зимой, в лесу… заблудятся, замёрзнут, — чуть не со слезами проговорил молодой офицер.
— Ну, моя Анютка лес знает как свои пять пальцев, не заблудится. Одно только опасно: на зверя не наткнулись бы они. Волков голодных теперь по лесу шляется много. Долго ли до беды?
— Надо искать; я до тех пор не успокоюсь, пока не обследую всего леса. И вы, Гаврила и Игнат, оба со мной поедете, — проговорил Лёвушка, садясь поспешно в сани.
Долго искали они Марусю и Анютку: весь лес осмотрели, где на лошадях было нельзя — пешком ходили, вязли в снегу, но нигде не напали на след беглянок: обе они как в воду канули. Так в лесные хоромы ни с чем и вернулись; а оттуда Лёвушка Храпунов в Москву поехал.
«Если Маруся жива, то, наверное, к своей бабушке придёт; скрываться ей больше негде, — думал он. — Может, она, голубка, уже давно дома. Но что это всё значит? Давеча князь Иван помянул про приданое… Долгоруковы хотят дать Марусе приданое… Почему? Не пойму я, не разгадаю, при чём тут Долгоруковы. Нет ли тут какого-нибудь подвоха? Может, князь Иван приказал припрятать Марусю куда-либо в другое место. Лесник с ним, наверное, заодно. Припрятали Марусю, да и говорят, что она сбежала. Ну да я узнаю, доберусь до правды, чего бы мне это ни стоило!»
Доехав до Тверской заставы и отпустив с Игнатом княжескую тройку, Храпунов пешком пошёл в хибарку Марины, питая надежду встретить там свою возлюбленную. Но ему пришлось скоро разочароваться: девушки там не было.
Тяжёлое, удручающее впечатление произвело на старуху Марину известие, что её внучка Маруся неизвестно куда исчезла из лесных хором. Её горю и слезам не было предела. Когда же она несколько поуспокоилась, то стала обсуждать с Храпуновым, куда могла уйти Маруся и где надо искать её.
Наконец они решили подождать день, и если Маруся домой не вернётся, то поручить полиции и сыщикам искать её…
Между тем Маруся сама порешила бежать из опостылевшего ей лесного дома.
Прошёл только день, как познакомились Маруся и Анютка, а они уже стали близкими подругами. Словоохотливая Анютка рассказала Марусе про свою жизнь в лесу и, захлёбываясь от восторга, поведала, как молодой царь, будучи на охоте, приезжал в лесные хоромы в гости к их князю Ивану Алексеевичу, как молодой князь встречал государя, угощал его.
— Вот-то весело да радостно было у нас тогда!.. Умру — не забуду того дня. Государь-то молоденький-премолоденький, совсем мальчик, да такой пригожий и ласковый, С отцом моим таково ласково говорил, червонцем его пожаловал. А как уехал царь с нашим князем, опять у нас пошла скучища.
— Стало быть, ты здесь, Аннушка, скучаешь? — спросила Маруся у дочери лесничего.
— Дома скучаю, а в лесу нет.
— Разве в лесу-то лучше, веселее?
— Знамо. В лесу в летнюю пору рай! Вот хорошо было бы, если бы ты, Маруся, пробыла у нас до лета. Стали бы мы в лес ходить, ягоды рвать, грибы собирать, по деревьям лазить. Я, как белка, по деревьям прыгаю. Залезу на самую маковку, высоко-высоко, и сижу там да на небо посматриваю.
— Зачем же ты, Аннушка, на небо смотришь?
— Больно мне хочется увидеть мамкину душу. Ведь мамкина душа-то на небе, вот и хочется мне увидеть её. Да вот только сколько ни смотрела, не видала. Видно, много я нагрешила, потому мамкина душа и не показывается, — печально проговорила Анютка.
— Что ты, Аннушка! Велики ли твои грехи? Чем же ты грешишь? — улыбаясь, спросила Маруся.
— Мало ли чем. Вот тятьки иногда не слушаю, сержусь на него.
— А ты отца, Аннушка, боишься?
— Нет. Да и чего бояться его? Он ко мне добрый!
— А если, Аннушка, не боишься отца, так взяла бы да выпустила меня отсюда, — тихо проговорила Маруся, беря за руку Анютку.
— Что ж, пожалуй, — как-то нерешительно промолвила девочка и добавила: — Да разве у нас тебе плохо?
— Слыхала, Аннушка, поговорку: «В гостях хорошо, а дома лучше»? А я у вас не в гостях. Ну разве гостей держат под замком? А меня твой отец на замок запер.
Разговор Маруси с Анюткой происходил поздним вечером; дверь горницы, где они находились, была заперта на замок Гаврилой, и ключ он взял с собою.
— И то, и то… Ах ты, моя сердечная! Только отца ты, Маруся, не вини; это наш князь приказал ему держать тебя под замком… Пыталась я спрашивать у тятьки, зачем князь велел держать тебя взаперти. Куда тебе!.. Закричал он на меня, что это — не моего ума дело, грозился за волосы оттаскать.
— Злой человек князь Иван, да и твой отец тоже…
— Говорю, отца не вини: ему что велят, то он и делает. Только я, Маруся, никак не пойму, чем ты провинилась против князя, зачем он велел держать тебя в неволе? — недоумевала Анютка.
Маруся рассказала всё своё приключение и, заливаясь слезами, закончила его словами:
— Ну, вот видишь: был у меня жених, а князь Иван разлучил меня с ним… разбил моё счастье. Суди его Бог!
— Ах, ты, сердечная, сердечная! — сама плача, воскликнула Анютка, а затем, подумав, продолжала: — Но ты, Маруся, не сокрушайся… Я выпущу тебя на волю, выпущу.
— Аннушка, милая. Да разве это можно? Ведь твой отец зорко стережёт меня.
— Пусть стережёт, а я всё же тебя выпущу, да и сама с тобой убегу. Теперь зима студёная, мне скучно здесь. Вот если бы лето было, так я ни за что не убежала бы.
На следующее утро, когда Маруся и Анютка только что встали, к ним в горницу вошёл Гаврила Струков.
— Здорово, сударушка, здорово, гостьюшка, — ласково произнёс он, ставя на стол жестяную кружку горячего сбитня.
— Здравствуй, — ответила Маруся, поднимая свои чудные глаза на лесничего.
Гаврила, смотревший на неё в этот момент, вдруг изменился в лице и испуганным голосом проговорил:
— Что это? С нами крестная сила!..
Видимо, он был поражён особенностью взгляда девушки, напоминавшей ему что-то былое, давно знакомое. Анютка заметила испуг отца и спросила:
— Тятька, чего ты испугался?
— Молчи, молчи… Тебя как зовут? — тихо спросил у Маруси Струков.
— Марусей… Марьей, — ответила девушка, удивляясь испугу лесничего.
— И её, покойницу, так звали… Что же это? Неужели цыганка Марья с того света пришла?..
— Тятька, да что ты ворчишь?
— Молчи, молчи, Анютка!.. Пошла вниз и жди! — крикнул Гаврила дочери и, когда та покорно ушла, обратился к Марусе: — Чья ты будешь, сударушка?
— Не знаю, — коротко ответила ему девушка.
— Как не знаешь?.. Чья же ты дочь?
— Говорю, ни отца, ни матери я не знаю.
— И того не знаешь, живы ли они?
— Отец жив, а мать умерла.
— А как твою мать звали? Знаешь?
— Знаю, Марьей. Да зачем ты про всё это расспрашиваешь?
— Нужно, сударушка: может, для твоей же пользы… А рода ты не цыганского ли?
— Цыганского.
— А с кем ты до сих пор жила?
— С бабушкой.
