Мой друг, седой товарищ Жоакин.(Мне кажется, все коммунисты седы...)Со слов его я записал, какимБыл в Лиссабоне первый день Победы.Жестикулируя, он рассказал,Как майской вестью улица бурлила. Понятно, что диктатор Салазар Расстроен был падением Берлина,Но вынужден с улыбкою кривой Дозволить этой неразумной черни Проститься со второю мировой ВойноюНа проспектах в час вечерний.Сквозь электрический горячий мрак Несли прилежно агенты охраны Надменных Штатов многозвездный флаг, Владычицы морей усатый флаг И сине-бело-красный флаг Марианны.Сейчас их пронесут перед дворцом...Но мы-то понимали,Мы-то знали,Кто стал Победы истинным творцом, Какое над Берлином реет знамя.И я тогда пристроился легко К трем агентам, улыбкой сбитым с толку, И поднял к небу голое древко —Ни кумача, ни бархата, ни шелка —Три флагаИ один пустой флагшток,Как будто знамя искромсали пули,Как будто в каждый красный лоскуток Свою надежду люди завернули.Я знаменосцем чувствовал себя,На верность присягал живым и павшим. А на древке,Невидимый,СиялТот флаг, что на рейхстаг взносили ваши!А после — новых десять лет тюрьмы,А после — новых двадцать лет подполья.А все ж тогда соединили мы Победу вашу со своею болью!Седые португальские глаза И черные от кандалов запястья.— С того момента,— Жоакин сказал,—На тридцать лет я мужеством запасся.1975
МАЛЬЧИК, ГОВОРЯЩИЙ ПО-РУССКИ
В переулке рассохшемся, узком И кривом, как бобовый стручок, Вдруг меня окликают по-русски: — Камарада, возьмите значок! —Наваждение! Что это значит?Здесь на русский был строгий запрет. Но смеется растрепанный мальчик С полной сумкой горячих газет.— Здравствуй! Кто ты?— Зовут меня Педро,Звали запросто Петей у вас.В переулке, наполненном ветром, Вот какой я услышал рассказ:Как нагрянули ночью солдаты, Увели его мать и отца.Был тогда он соседями спрятан,А потом передали мальца В тяжеленные руки матросов, Поспешивших поднять якоря. Воздержитесь от лишних вопросов, О спасенье детей говоря.
