И полувдовам Я в кварталы новые пойду, Чтобы сбивчивым неловким слово Подтвердить и объяснить беду. Вдруг сорвусь И объявлю им прямо: Невозможна встреча впереди. Ты забудь, жена, Простите, мама, Сын, не жди отца, И деда, внук, не жди. Не вернуться им! Мечтой себя не тешьте... Говорю, а сам согбен тоской. Не осталось никакой надежды, Заявляю честно — Никакой. Тридцать лет тому назад, И двадцать Я б такого утверждать не смел, Мог предполагать и сомневаться, Так ли беспощаден их удел. Мог еще наивно верить в чудо Пограничной схватки штыковой — Вдруг товарищ вырвался оттуда С забинтованною головой; Может быть, в Триесте аль Перудже В списках итальянских партизан. Подтверждая братство по оружью, Русский обнаружится Иван. Так я рассуждал, Опять и снова Пред собою письма разложив, Утешался формулой суровой: Нету в списках мертвых, значит, жив. ...Суматошный мой день начинается рано. Дел — навалом, звонки и народу полно. Но когда салютует волшебным экраном Через улицу, в доме напротив, окно, Входит в комнату память. Встают побратимы В длиннополых шинелях Еще без погон. Сквозь кинжальный огонь В рукопашную шли мы И еще знать не знали про Вечный огонь. Память словно экран. Проступает все четче Обрамленное шлемом, как нимбом, лицо. Украинский испанец, отчаянный летчик, Прилетавший для связи к зажатым в кольцо. Под огнем оторвался от пашни не сразу В рваных клочьях обшивки хромой самолет. Скрылся в тучах, Да вот не вернулся на базу, А механик сидит возле неба и ждет. Недотрога студенточка, кажется Светка, В штаб отряда сдала комсомольский билет, Как ушла В сорок первом, в июле, в разведку, Век уже на исходе, Девчонки все нет. А недавно скончался конструктор ведущий, Партизан, ей тогда заменявший отца, И, представьте, нашли у него под подушкой Тот билет довоенного образца. Люди спросят: А был ведь обозник ледащий, В лагерях свою совесть сменявший на хлеб. Только он не пропавший, Он просто пропащий, И вопрос о его воскрешенье нелеп. Возвратился бы — может, его бы простили, Но страшился предстать перед очи отца. Ходит слух, Что он заживо сгнил в Аргентине... В страшной сказке Не сыщешь печальней конца. Ладно, хватит о нем... Счастлив я своей долей, Тем, что видел Бесстрашных и гордых людей, С ними я перешел жизни минное поле, Верил в завтрашний день, Встретил завтрашний день. Но сегодня, ребята, прощаюсь я с вами. Хоть не в силах свои регулировать сны, Наяву утверждаю — пришло расставанье, Вы уже никогда не вернетесь с войны.
