через время. Если быстро крутить головой, подумалось мне, я окажусь среди призраков вещей.
Вытянув руку, я щелкнула пальцами. Сопротивление кожи, удар среднего пальца в основание большого. Дрогнули звенья крупного браслета-цепи на запястье.
Глухота была полной и черной, как моя паника, как слабость в коленях.
За дверью стоял Икари – один в полутемном коридоре, где не светились даже звуки. Он поднял брови и, улыбнувшись, что-то сказал, но я покачала головой.
«Дайте руку», – подумала я, ощущая, как разлепляются губы. Его рука была горячей и немного липкой, он тоже боялся, и мне вдруг стало легче.
Так нечестно, но так легче.
10: Королевство кривых
Люди были повсюду. Их движения, их взгляды, их запахи сбивали меня с ног. Они говорили, держась за плечи, их рты были разорваны в крике. Они дышали друг другу в волосы – немытые, уложенные, просто растрепанные. Еще были головные уборы, а ниже все размывалось. Сплошная масса колышущейся одежды, горячей и упругой. Кожа – давно мертвая и еще живая, вся в разводах грязи и татуировок.
Их руки дрожали – от возбуждения, от страха, от громкости, от избытка гормонов. Они дрожали сами. Казалось, я пытаюсь идти против потока, куда бы ни шла. Их передвижениями руководили течения, сути которых я не могла понять. Мне навстречу двигались глаза. Безмолвие подавляло – и радовало. Ноздри разъедал смрад толпы: я поминутно ждала никотинового удара. Я пасовала перед деталями, мир потерял краски, мир обрел страх, но глаза – глаза оставались глазами.
Я видела в них отголоски мыслей. Это пугало.
В немом кошмаре из взглядов и вони растворялось почти все: мне оставались только боль и Икари- кун.
Мир вибрировал, потому что кожа тоже может слышать. Басы ритмично сдавливали меня в огромном кулаке, и в такт им содрогалась EVA. Снаружи хлестали удары спрессованной музыки, навстречу им – к нервам, к коже – стремились волны боли.
Я ощущала все остро, замедленно и как во сне. Я действительно верила в нереальность происходящего: бесшумные крики, глаза, музыка, оседающая на кожу. Конечно, на самом деле все было просто – достаточно прикрыть глаза: в ослепительном мареве, в суперструктуре из узлов и паутины человеческих «я» просматривались синие нити.
Ангел рос, медленно и неуклонно, его пьянил наркотик из личностей, которые распадались вокруг.
В экстазе.
В наркотическом угаре.
В желании.
В танце.
Он не поглотил никого, его микрокосм сравним с микрокосмом человека – пока сравним. Он, вероятно, все еще похож на человека, иначе к нему уже летели бы ракеты. Он пока что не обвисает на реальности, как долг, как ворох неотжатого белья.
Десятки «пока», десятки «недо». Но концерт совершал невозможное: я видела голубые нити, вплетенные в личности танцующих. И я понимала, что это не сон.
Икари втискивался в невидимые проходы между телами, я шла за ним. Касания музыки, касания рук, бедер. Меня тошнило – болью и просто так. Икари-кун боялся идти впереди, но все-таки шел к сплетению нитей. Он продвигался сквозь толпу, которая смыкалась за ним, почти разъединяя наши руки.
Его глаза я видела только раз, мельком. Он обернулся, повернулся прожектор – и все.
«Аянами, не отставайте». Я бы и не смогла: музыка не позволяла замедлиться.
Икари-кун боялся, меня тошнило. А Ангел… Ангел совершал невозможное: он создавал вокруг себя мир. Между ударами неслышимых волн, между тошнотворными касаниями я пыталась думать: пыталась понять, почему все так.
«Почему вспышки, горько-кислый запах и шквал звука сотворили такое?»
Почему… Я поймала волну, поймала спешащий из желудка колючий комок, а потом без перехода наткнулась взглядом на Ангела. Он танцевал, как дерево в грозу.
Всегда прикованные к полу ноги. Я не видела ступней.
Вспышка.
Он гнется в поясе не как человек. Как шарнирная конструкция.
Вспышка, волна баса.
Его руки размывались, и скорость движений была не при чем.
Вспышка-вспышка. Мир непрерывно менялся, я пыталась найти в этом влияние Ангела, отсеивала дурманящую дробь стробоскопа, отсеивала свою боль, пост-эффекты звуковых ударов. В частом сите оставалась только глухая тошнота, стремительно размахивающая руками.
Воздух стекленел.
Я отпустила руку Икари-куна – долгое, влажноватое скольжение в пустоту, прочь, в холодное «порознь». Слабеющее пожатие, рвущееся до контакта пальцев, а потом – все. На двоих у нас остался общий план в головах.
Общее задание, общая цель.
И EVA.
Взгляд, кивок невидимого лица. Я прислушалась к себе. На запястье в вену толкался механизм часов – замедляя кровь, искажая пульс. На шестидесятой секунде мы одновременно нанесем удар.
Это понимание было холодом, и мир лег в видоискатель камеры.
Кадр: Ангел – это девушка. Угольное пятно шортов вымарывает из ее тела бедра. Белые гладкие ноги – в мороси пота. Для верхней части снимка нужна другая выдержка.
Кадр: пустые глаза вокруг, в них нет мыслей. Это не страшно. Это привычный план: люди ощущают Ангела.
Кадр: моими глазами смотрит EVA. Она видит синее древо, прорастающее в реальность. Видит, как дрожь подбирается к пленке существующего. Белые ровные ноги, дрожащие во вспышках – и плетение синих ветвей выше пояса, выше пояска черных шортов.
Кадр. Кадр. И еще один. Я сложила панораму на двадцать третьей секунде.
На сороковой мой пульс сравнялся с пульсом часового механизма. Стало легче.
За семь секунд до удара я увидела лицо Икари-куна по ту сторону Ангела. Он смотрел как человек, как на человека. Он был не готов, но ему так легче.
«– …нам что, танцевать, чтобы он ничего не заподозрил?
– Не напрягайся так, Икари. Рей, родная, покажи ему пару па.
– Простите, доктор Акаги, но…
– Успокойся. Проводник в „мертвой зоне“ Ангела. Пока не попытается атаковать».
Ноль.
Идем, Икари-кун. Пара легких па. Я тоже очень боюсь.
Я не знаю, что увидел Икари-кун, поняла я.
На лицо падали теплые капли, и, облизав губы, я ощутила соль. С низкого неба сеялся пот. Зал развлекательного комплекса изменился: крыша, стены, пол – все стало изъеденным, старым. Больным. Больным, как человек, – не как строение. Огромное помещение, как и секундами ранее, наполняли силуэты. Застывшие статуи танцоров светились. В их грудных клетках теплились лампы.
Ангел не исчез – он просто был вокруг.
Я стояла среди бугристых окаменевших фигур. Ритм вспышек замедлился в несколько раз. Самого стробоскопа я нигде не видела. Игра еще не началась: Ангел был оглушен, он молчал, и нигде не было видно Икари-куна.
