привести в чувства. Я видела уродливые пасти, в нос набивалась тухлятина из чужих ртов, а потом закончилось и это. Кто-то приобнял меня, поднося ко рту небольшую дыхательную маску. Кому-то дали в живот, чтобы не мешал, кому-то ткнули удостоверение.
Все приходило из кисельной тишины, ватной и плотной: басы, прикосновения и даже укол. Запястье мгновенно потеплело, горячая волна достигла головы, груди, паха. «Стимулятор. Быстрый». Меня вели в ритме накатывающих ударов музыки. Толпу впереди раздвигал кто-то очень большой, и я не сразу поняла, что на проводнике бронированный костюм.
«Проводник проводника. Смешно».
Люди мелькали, отшатывались. Я смотрела кино в обратной последовательности и невольно сжала пальцы, ища руку Икари-куна. Его вели где-то сзади, и каким-то последним излетом охоты стала отчетливая чужая мысль – обрывок его разума. Я не успела ничего понять, но точно знала: Икари жив, с ним все в порядке.
Стимулятор работал: картинки понеслись в оглушительной последовательности. Какая-то подворотня, какие-то люди, мраморная шипастая глыба с трубой на плече – кто-то из Белой группы. Я остановилась, я опиралась обеими руками в стену, смотрела в битый асфальт и тяжело дышала. Сердце колотилось между голосовых связок.
Стена была мокрой и холодной.
Звуки начали приходить разрозненно: будто что-то хрипело, настраивалось. В глазах зарябило: на картинку ложился привычный второй план.
– Рей?
Я открыла глаза. Потолок, доктор Акаги, какой-то источник света слева. Я лежала на чем-то мягком, а грудь и живот сдавливала влажная ткань.
– Родная моя, сколько секунд в минуте?
Губы слиплись, говорить не хотелось.
– Шестьдесят.
– Очень хорошо. Поднимайся. Давай переоденемся, вытрем тебя.
Я провела рукой по животу, по груди. Коснулась волос. Всюду влага, словно меня облили.
– Пот, – сказала Акаги, прежде чем я поднесла палец ко рту. – Ты кошмарно пропотела, я такого еще не видела. Боль?
Я прислушалась и ненадолго прикрыла глаза. Болело как всегда.
– Как все выглядело?
– Великолепно, – сказала доктор, помогая мне сесть. Кроме головы боли нигде не было, но промокшая одежда сковывала зябкими ремнями.
– Великолепно?
– Именно! – подтвердила Акаги, отбрасывая куртку. Попутно она задержала руку на моем запястье. Видимо. Пульс ее устроил, потому что она быстро отстала. – Вы с Синдзи столкнулись лбами, и прото-Ангел аннигилировал между вами. Семь сотых секунды. А субъективно сколько?
– Около семи-восьми минут.
Я раздевалась. Меня мутило: Акаги курила, пока мы убивали Ангела. Много курила, пыталась зажевать запах мятной жвачкой. Отвратительно.
– Картину видений заполнишь потом, – махнула доктор, подавая полотенце. – Но успели вы очень вовремя, родная моя, очень. Судя по косвенным признакам, вот-вот должна была начаться витрификация.
Я представила себе, как стеклянные нити, возникшие из пустоты, пронзают зал. Несколько десятков людей повисают на полупрозрачных вертелах. Некоторые нити ломаются, некоторые – нет. В любом случае, их становится все больше.
– А иди-ка ты в душ, Рей, – сказала Акаги.
– Душ?
– Душ, душ. Это вагончик кого-то из приглашенных звезд, – без улыбки пояснила она. – Все удобства.
Я осмотрелась, заметила зеркало с подсветкой, какие-то костюмы, среди которых пятном выделялся мой собственный: на тремпеле, в прозрачном целлофане. Среди блесток и металлических заклепок он смотрелся как труп.
Пропитанные потом волосы больно кололи шею, плечи. Полотенце тоже оказалось колючим.
– Вон двери, – подсказала доктор и уселась на диван. В ее руках материализовался лэптоп. – Зови, если что.
Шок миновал. За дверцей в душевую осталась Акаги со своим сокровищем: у нее наверняка уже есть все данные наблюдения. Я сидела под душем, пытаясь разогнать облако перед глазами: то ли пар, то ли усталость. Шипела вода, из памяти всплывало неприятное сравнение с дождем из пота – там, в микрокосме Ангела.
«Удалось?» – спрашивала я себя.
Ангел исчез, не успев прорости. Люди выжили, ничего не поняв. Теория вошла в практику, как рука в перчатку. И все же, я ощущала досаду. Первое: я ничего не поняла из объединения микрокосмов. Какие-то отрывочные видения, обломки ощущений – они были пусты, словно прошли тысячи километров. И я до сих пор не знала, что ощутил Икари-кун. Я не хотела, чтобы ему досталось что-то большее, чем мне.
Второе: Ангел погиб до того, как я его уничтожила. И снова Икари-кун.
Я закрыла кран и начала вытираться. Вопросы были сильнее боли.
Он сидел в гримерном кресле и вертел в руках электрогитару. Заметив в зеркале движение, он вздрогнул и поднял голову:
– Аянами?
Я кивнула и подошла ближе. Икари-кун поставил гитару к столику и встал. От него пахло чем-то сладко-мягким: он тоже принял душ, и там не было мужского мыла.
– Дичь какая-то да? – одной рукой он потер шею, а другой обвел рукой комнату.
Его движение будто бы подчеркивало аляповатость интерьера. Икари безошибочно попадал по стыкам, по эклектике передвижной гримерки. Безликое, цветастое, пустое, по сути, помещение. «Да еще и на колесах вдобавок», – подумала я и сама удивилась: «Почему „вдобавок“?»
– Я и к лицею не привык, а теперь это вот, – пожаловался Икари-кун и спохватился: – Э-э, может, присядем? Вы вообще как?
Я пожала плечами, а потом вспомнила слова Кадзи-сана.
– Ого, хм, – улыбнулся Икари. – А вы улыбаетесь…
«…после всего этого», – без труда закончила я, проследив за сменой его мимики. Улыбаться расхотелось.
– И вы, и я целы. Никто не пострадал.
– Кроме этой девушки.
Ее уже было не спасти. Никого из них спасти нельзя – обнаружить можно, убить можно. Спасти – нет.
– Да понимаю я, – махнул он рукой. – Но как-то так… Исчезла она, да? А все это, что мы пережили? Весь этот лес, чудо это. Я чуть не свихнулся, когда вы с ним обниматься стали.
Я нахмурилась.
– Обниматься? Вы меня видели?
– Да, разумеется, – удивился он. – А вы меня нет?
Я хотела покачать головой, но потом вспомнила ледяной шквал, в сердце которого мне померещилось что-то. Шквал, который совершил почти невозможное: скомкал и раздавил такой прочный и такой хрупкий микрокосм Ангела.
– Не уверена. Можете описать, что именно вы видели?
…Лес из видения Икари-куна был похож на мой: уродливый, неземной, лес, полный символов и цветущий словами. Гноящиеся деревья расцветали под небом, которое одноглазо смотрело вниз. Чаща
