Зато у меня появилось время. Редкий и могущественный союзник.
Я прикрыла глаза, и под веками была чернота. Мне не нужны картины, не нужны воспоминания, чтобы втиснуть в микрокосм Ангела свои фигуры. Меня беспокоит отсутствие Икари-куна, но я точно знаю, что он прошел: я что-то видела, не уверена, что.
…Раздевалка, застарелый запах спорта и седьмого пота. Кроссовок в брючине. Меня, к сожалению, любят…
Это была я. Незнакомый опыт, но это была я.
Я открыла глаза, чувствуя плечо. Плечи.
Между статуями танцоров появилось еще много я. Рей, Рей, Рей, Рей… Я теряла из виду их – себя – рассеянных в заболевшем зале, среди теплых светящихся статуй. Сколько их? Никогда не считала.
Много. Скучно. Некогда.
Одна «я» коснулась статуи, и она стала облаком жирного пепла. Облако постояло и струйкой втянулось в дырявую крышу зала. Я решилась: десятки рук потянулись к подсвеченным фигурам. Дым и пепел встали столбами, тягучие вспышки моргнули, и стало просторнее.
Плиты пола крошились под ногами. Я шла среди десятков меня самой и думала только о том, почему здесь кожаные юбки, почему – куртки. Почему высокие ботинки даже, но нет контактных линз. Я шла, ловя алые взгляды, я заглядывала в нескончаемые зеркала. «Бывает», – решила я. Ночные рубашки бывали, чаще – серый костюм. Теперь вот кожа – хруст, странный запах. Разное бывало, но красные глаза неизменны.
Когда первая статуя танцора вернулась из-под изъеденной крыши, я поняла, что хватит. Игра начиналась.
Я поняла, что слышу что-то: шепот, шорох звуков, музыки, нот игры. EVA отвечала, и я ощутила, как сводит лицо – лица. Мир менялся. Кусок стены встопорщился, стал гроздью дыбящегося металла. В металл прорастали ветви, и их бесцветье меня не обманывало.
Иногда синий – это суть, а не спектр.
Я занимала центр – свет, зону, охваченную вспышками несуществующего стробоскопа. Ангел пока что копил свой свет, не спешил его расходовать. Он еще сделает ход, сломает мою игру, мой рисунок. Сегодня я могу не думать об эндшпиле, потому что каким бы ни был Ангел, он получил двойной удар.
Статуи шевельнулись, и одна соткалась из пепла прямо рядом со мной. Соткалась и исчезла, едва ощутив касания нескольких рук.
Слабый пробный камень.
EVA дрожала, боль перешла на какой-то высший уровень, затопила меня всю. Танцоры были настоящими игровыми фигурами: не шевелились, не гнулись, не шагали. Микрокосм сам двигал их, искривляя мою ткань светотени.
Это был странный Ангел, который играл тенью.
Я касалась фигур, возвращая их в дым, а дым – в израненный потолок. Плотные, теплые, тяжелые танцоры – как они танцевали? – их было много, и мои касания все чаще становились ударами.
Шепот. Ноты. Слова.
Микрокосм не поддавался, я задумалась – и потеряла себя. Обрывки кожи, кровавый пар. EVA вздрогнула, когда меня стало меньше, а я едва не впустила внутрь боль гибнущего тела.
Он давил, он спрашивал, и я знала – что. Он хотел включить меня в свой мир, понять и включить.
«Всегда будь не такой».
Буду, Икари-сан, подумала я, и вспыхнул свет. Я ломала структуру светотени, я навязывалась, обращая происходящее в негатив. Огромный ангар был наполнен серыми тенями с угольями вместо сердец, черными тенями с алыми глазами. Стены поросли голубыми ветвями, крыша рушилась и истончалась, и над нею, за нею уже просматривался новорожденный зрачок.
Ангел выделял себя, вырастал из человеческого разума, и я только помогала ему создавать перегной, уничтожая последние образы из прошлого. «У нее были белые ноги и черные шортики. Наверное, кожаные». Я остановилась, обхватила все тени, до каких смогла дотянуться.
Горячий камень, нагретая смола. И запах духов – почему-то духов.
Обнимая игровые фигуры, я изо всех сил думала о девушке. О той, которая любила музыку, которая танцевала, как богиня, к которой сбегались все, которой освобождали танцпол. Я лгала, давая пищу гибнущему человеку.
Я испарялась, отдавала все больше себя, все больше человеческого.
Зрачок дрогнул, сузился и потемнел.
Образы из прошлой, почти пережеванной жизни. Жизнь возражала мне, доказывала, что я не права. Я видела бесконечные, опустошенные коридоры, объединяющие живые пока воспоминания. «Это не танцы! Это дрыганье!» – завтрак в полутемной квартире – коктейльная вечеринка – машина, в которой пахнет плотью и спермой – сон о другой планете – «Я же сказала, что не буду курить!»
Я отстранилась, осталось очень мало меня. Ангел затих, оказавшись один на один с искалеченным лабиринтом напоенной памяти. Девушка стала союзником, она не хотела умирать, отдавать себя, она не хотела становиться сверхчеловеком, и ей было безумно страшно.
Воспоминания, «что со мной?», огрызки несовершенной воли – я видела это все изнутри, все это – и одновременно многое другое. Зал стал ветвями, плиты под ногами дрожали в агонии. Остались Ангел, я и девушка.
Сколько раз я надеялась, что нас действительно трое?
Ангел разорвал огромный призрак своего человека и мгновенно поглотил. Крик умирающего сознания, вопль падающего в бездну был громче моей глухоты. Я не успевала за изменениями, мне остался только эндшпиль – что может быть легче, чем убить новорожденного младенца?
Я осталась одна. Мир стал алым, ослепительно-невинным алым, и в тишине я услышала первый удар сердца. Наверное, так получилось бы, если бы вместо соборного колокола кто-то ударил в сам собор.
Удар. Удар.
Слабость. Я очень слаба, почти невесома, меня трясет от каждого удара и нужно передохнуть. Я опустилась на серую плиту, глядя на свои колени. Боль трясла за плечи, подталкивала к действиям, но это подождет.
Над головой расцветал сад. Ветви рождали новые деревья, каких-то циклопических паразитов. Весь основной спектр, море оттенков, никакой симметрии – вот что там росло. Цветы взрывались, выпускали облачка слизи и лепестки. В глазах зарябило от новых слов, от незнакомых языков. Ангел рождал сам себя, рождал новые знаковые системы, а я сидела у его подножия, между слабостью и болью, и это тошнотворное великолепие…
Я видела торчащие в нем клинки.
Сколько раз я воображала себя рыцарем? Сколько раз я позволяла вьюнкам оплести меня?
Гибкие плети, цветущие словами и неслышимой сегодня музыкой были уже близко, с небес новорожденного мира спускались клейкие нити. Пахло сывороткой и немного – перегретым камнем.
«Хватит», – решила я и протянула руку за первым клинком.
Порыв ветра коснулся моего лица, и нити взорвались облаками. Я повернулась, чтобы увидеть крушение сада. Новый мир обнажал иглы, в его вершинах шевелилось что-то грозное, вернулась холодная синева – и все впустую.
Ледяной вихрь сминал Ангела, я на мгновение увидела скрытый ветвями зрачок его глаза, а потом все закончилось. Без треска, без грохота – всхлипом.
Я стояла на четвереньках, глядя в затылок Икари-куна. Вокруг темнели ноги, надо мной пульсировал свет прожекторов. Я помнила эхо всхлипа, но ничего не слышала. Снаружи были мощные, но пока безопасные басы.
Все кончилось.
Мне помогли встать, помогли встать Икари. Мне что-то кричали в лицо, толкали – не со зла, пытаясь
