На носилках, около сарая,На краю отбитого села,Санитарка шепчет, умирая:— Я еще, ребята, не жила…И бойцы вокруг нее толпятсяИ не могут ей в глаза смотреть:Восемнадцать — это восемнадцать,Но ко всем неумолима смерть…Через много лет в глазах любимой,Что в его глаза устремлены,Отблеск зарев, колыханье дымаВдруг увидит ветеран войны.Вздрогнет он и отойдет к окошку,Закурить пытаясь на ходу.Подожди его, жена, немножко —В сорок первом он сейчас году.Там, где возле черного сарая,На краю отбитого села,Девочка лепечет, умирая:— Я еще, ребята, не жила…
ЕЛКА
На втором Белорусском еще продолжалось затишье,Шел к закату короткий последний декабрьский день.Сухарями в землянке хрустели голодные мыши,Прибежавшие к нам из сожженных дотла деревень.Новогоднюю ночь третий раз я на фронте встречала.Показалось — конца не предвидится этой войне.Захотелось домой, поняла, что смертельно устала.(Виновато затишье — совсем не до грусти в огне!)Показалась могилой землянка в четыре наката.Умирала печурка. Под ватник забрался мороз…Тут влетели со смехом из ротной разведки ребята:— Почему ты одна? И чего ты повесила нос?Вышла с ними на волю, на злой ветерок из землянки.Посмотрела на небо — ракета ль сгорела, звезда?Прогревая моторы, ревели немецкие танки,Иногда минометы палили незнамо куда.А когда с полутьмой я освоилась мало-помалу,То застыла не веря: пожарами освещенаГорделиво и скромно красавица елка стояла!И откуда взялась среди чистого поля она?Не игрушки на ней, а натертые гильзы блестели,Между банок с тушенкой трофейный висел шоколад…Рукавицею трогая лапы замерзшие ели,Я сквозь слезы смотрела на сразу притихших ребят.Дорогие мои д’артаньяны из ротной разведки!Я люблю вас! И буду любить вас до смерти, всю жизнь!Я зарылась лицом в эти детством пропахшие ветки…Вдруг обвал артналета и чья-то команда: «Ложись!»Контратака! Пробил санитарную сумку осколок,Я бинтую ребят на взбесившемся черном снегу…Сколько было потом новогодних сверкающих елок!Их забыла, а эту забыть до сих пор не могу…
