его боли. Она пыталась его утешить, убедить, что боксерский матч, состоявшийся неделю назад, никоим образом не унижает его и не умаляет его достоинств. Однако что бы она ни говорила и ни делала, не могло ослабить его внутренних терзаний. Эстер была измучена этими бесплодными усилиями, утратила мужество и чувствовала себя больной из-за его и собственной слабости, которую все же питала к нему. Несмотря на все темное и болезненное, что теперь их разделяло, она не желала ему зла.
Ее величайшей неудачей было то, что она не могла спасти от самого себя человека, которого когда-то любила. Она не смогла даже спасти их поблекшей и увядающей любви. Но как бы это ни было больно, она не могла больше растрачивать свои силы и чувства на человека, который не мог ни принять, ни оценить ее усилий. Теперь она должна была думать о ребенке, крошечном существе, нуждавшемся в ее времени, внимании и обожании. Она не могла изыскать этих сил для себя, но для младенца, растущего внутри, находила.
Эстер расправила плечи и двинулась к кровати. Регмонт обладал завидным потенциалом и мог бы стать замечательным человеком.
Он был красивым, чрезвычайно обаятельным и бесконечно одаренным: за что бы он ни брался, к чему бы ни прилагал усилия, везде ему сопутствовал успех. Женщины зарились на него, мужчины его уважали. Но он не видел в себе этих завидных качеств. Как ни печально, но в его голове до сих пор звучали насмешливые и уничижительные слова отца, и они пересиливали любые хвалы в его адрес. Он чувствовал себя недостойным любви и реагировал на это досадное обстоятельство, как научил его отец — насилием.
Больше Эстер была не в силах подыскивать ему оправдания. Самой главной особенностью Регмонта было желание полностью контролировать ее во всем, начиная от одежды и кончая едой, и манипулировать ею. Он винил в своих приступах ярости спиртные напитки, в которых себе не отказывал, а иногда и ее. Он по-прежнему никогда не признавал своей вины ни в чем, и было мало надежды на то, что он изменится. И Эстер оставалось только предпринять шаги к тому, чтобы позаботиться о своем ребенке и защитить его.
Когда она приблизилась к постели, муж пошевелился, и его гладкая мускулистая рука потянулась к ее стороне кровати. Не найдя Эстер, он оторвал голову от подушки, и на лице его появилась медлительная и сонная улыбка. По телу Эстер пробежала легкая дрожь.
Несмотря на то что его голова оставалась всклокоченной и он был обнажен, невозможно было отрицать его золотистой мужественной красоты. Но под ангельскими чертами скрывались и бушевали терзавшие его демоны.
Он перекатился на спину и приподнялся, опираясь на деревянное резное изголовье кровати. Простыня спустилась ему на бедра и прикрывала их, а обнаженные широкая грудь и плоский живот представляли собой захватывающее зрелище.
— Я слышу отсюда твои мысли, — пробормотал он. — Что тебя так занимает?
— Мне надо кое-что сказать тебе.
Регмонт спустил ноги с кровати и теперь стоял ослепительно обнаженный и бесстыдный.
— Через минуту я буду полностью к твоим услугам, — сказал он.
Он поцеловал мимоходом ее в щеку на пути к ночному сосуду и направился за ширму в углу.
Когда он появился снова, Эстер заговорила:
— Я жду ребенка.
Он остановился так резко, что даже споткнулся. Глаза его широко раскрылись, лицо залила бледность.
— Эстер, Господи…
Она не могла бы сказать, какой реакции ожидала, но не этого ужасного молчания.
— Я надеялась, что ты обрадуешься.
Регмонт с трудом вздохнул:
— Конечно, я рад. Прости меня, но я немного ошарашен. Я привык думать, что, возможно, ты бесплодна, как твоя сестра.
— Значит, отчасти поэтому ты гневаешься на меня?
Но как бы он разгневался, если бы узнал, какие меры она предпринимала в последние несколько лет, чтобы предотвратить зачатие? От одной этой мысли ей стало страшно.
— Гневаюсь? — Он вспыхнул. — Не начинай скандалить! Только не сегодня!
— Я никогда не скандалю, — возразила Эстер бесцветным тоном. — Я ненавижу ссоры, и ты это знаешь. У меня в детстве их было слишком много, чтобы желать продолжать в том же духе в течение всей жизни.
Его синие глаза угрожающе заблестели.
— Если бы я не знал твоего мягкого характера так хорошо, я бы подумал, что ты намеренно провоцируешь меня.
— Говоря правду?
Ее сердце зачастило от страха, но она не хотела ему поддаваться.
— Мы просто разговариваем, Эдвард.
— Похоже, ты не рада тому, что у нас будет ребенок.
— Буду рада, если мне станет ясно, что ему ничего не угрожает.
— А в чем дело?
Регмонт сделал движение к стулу, на котором накануне оставил халат.
— Ты обращалась к доктору?
— По утрам у меня бывает тошнота, но это вполне нормально. Мне сказали, что пока все идет, как и должно. — Она старалась преодолеть побуждение вскинуть подбородок, понимая, что даже молчаливый вызов только ухудшит настроение Регмонта. — Но все же я должна позаботиться о себе и избегать… травм.
На его щеке задергался мускул.
— Конечно.
— И мне надо есть побольше.
— Я все время твержу тебе об этом.
— Да, но это трудно, если постоянно страдаешь от боли.
Его губы побелели, и это было верным признаком того, что надвигается опасность, но она пренебрегла этим.
— Принимая все это во внимание, я хотела бы пораньше уехать за город, а ты можешь присоединиться ко мне по окончании сезона.
— Ты моя жена, — рявкнул он, завязывая узлом пояс халата. — Твое место рядом со мной.
— Знаю, но мы должны подумать о ребенке.
— Мне не нравится твой тон и намеки на то, что я могу представлять угрозу для своего младенца.
— Не ты. — Это была белая ложь. — А спиртные напитки.
— Я не буду пить. — Регмонт скрестил руки на груди. — На случай, если ты этого не заметила, я не пью уже почти три недели.
У него случались и более длительные перерывы, но что-то всегда возвращало его к прежнему образу жизни и к злоупотреблению спиртными напитками.
— Никакие предосторожности не лишни, если речь идет о ребенке.
— Ты останешься здесь, — процедил он сквозь зубы, направляясь к двери. — И больше я не желаю слушать чепуху по поводу твоего отъезда.
— Эдвард, пожалуйста…
Дверь хлопнула, и разговор на этом закончился.
— Ты выглядишь потрясающе! — похвалила сына Элспет, спускавшаяся по лестнице в вестибюль. — И какую же дебютантку ты намерен сегодня осчастливить своим визитом?
Майкл прекратил манипуляции со своим безупречным галстуком и встретил взгляд матери в зеркале, перед которым стоял.
