радиостанция «Ewropa nuws». Она вспомнила ему все: и разгон парламента, и развал Союза, и приватизацию крупной промышленности в обмен на выборы, и ГКО – буквально все, о чем мы не скажем. Может быть, это и есть свобода прессы. Или свобода прессы возникает только на чужой территории?
Можно отчетливо представить, что с уходом Ельцина Путин освобождается от многих обязательств, и теперь мы сможем увидеть его настоящее лицо, повернутое не на словах, а на деле к народу. Как же он по– настоящему относится к простым людям и к народному ограблению, к заграбаставшим все олигархам. И все же, и все же… Каким Ельцин уйдет в историю нового времени? Уйдет ни Николаем Вторым, ни Лениным, ни Сталиным, фигурами по их историческому значению определенными, хотя и спорными, уйдет скорее всего фигурой Керенского, фигурой размытой и непроясненной в его не всегда достойных амбициях. Ельцина любили Захаров, Немцов и Волчек, но любил ли его народ?
Вечером занимался чтением книжки А.Ф. Киселева «Кафедра. Профессорские розы» Александр Федотович написал пять или шесть портретов профессуры своей кафедры истории СССР, на которой он проработал много лет. Это некий венок и уже ушедшим и еще живущим. Но поразительно даже не это – дан фон жизни людей науки, обстоятельства, судьбы и состояние исторических исследований. Я бы сказал даже, что состоялась реабилитация исторической науки. Многое бы я отдал, чтобы писать так серьезно. Впрочем, возможно что-нибудь подобное я напишу о Литинституте.
Утром занимался отправкой на диализ В.С., которая встала очень рано, погремела кастрюлями, разбудила меня и задолго до отъезда была одета. Теперь отъезд и прибытие у нее главная страница, она, как собака, которую должны вывести гулять, уже за час сидит на табуретке у двери. Меня это жутко нервирует.
На кафедре довольно долго вел разные разговоры с преподавателями. Все охотно рассказывали о юбилейном вечере Тарасова. Оказывается, к окончанию в зале сидела уже только половина народа. Все говорили о том, что было скучно и занудливо. Это, конечно, можно было предугадать, особенно, когда выяснилось, что вести вечер будет Юра Лощиц. Парень он прекрасный, но темперамент кабинетный. Потом я хорошо знаю психологию писателей: каждый только о себе, о юбиляре быстро забывают, но тем не менее жаль, что так получилось.
Несколько дней назад мне звонили от Ильи Глазунова с просьбой выступить на пресс-конференции по поводу выхода книги его воспоминаний с несколько претенциозным названием «Россия распятая». Я, в свою очередь, попросил привезти книжку. Оказалась, что у книжки есть и еще один недостаток – она тяжелая, и ее трудно читать лежа. Но когда я утром в нее вперился, ожидая вместе с В.С. «скорую помощь», оторваться уже было невозможно. Эпизоды есть замечательные, потому что Глазунов хорошо и до деталей знает историю. Вернее, разные истории, которые, правда, порой интерпретирует своеобразно. Как жалко, что мало собственного, свободного чтения, много и писания и чтения рабочего. Приблизительно так я и составил свое выступление на пресс-конференции.
После конференции пили чай в кабинете мэтра. Это двухэтажный эркер на углу здания, что против Пушкинского музея. Замечательная старинная мебель, обитая гобеленом с орлами и коронами. И.С. сказал, что один из диванов принадлежал Александру П. На стенах старые картины и скульптурные медальоны. На чаепитии были Саша Проханов, Леня Монастырский, А.Е. Карпов, Володя Гусев, не наш, а из «Современника» и еще несколько человек – спонсоры и дарители. Гусев редактор и вдохновитель книги. Было интересно. Как всегда, Глазунов что-то рассказывал, я поражался его памятливости. В частности, об одном эпизоде, рассказанном Евтушенко. Как друзья поэта написали Горбачеву донос по поводу его поездки в Париж. Прозвучала фамилия Приставкина.
Когда я вышел из картинной галереи, в храме Христа Спасителя как раз началось прощание с Ельциным. Уже дома я видел эту церемонию по «Ewropa nuws». У меня не возникло ощущения, что возле храма и внутри народа было очень много. Впрочем, позже телевидение рассказывало, что люди стояли чуть ли не целую ночь. Оказалось, что это даже не Сахаров.
Но воистину располагает Бог – и покойный Ельцин. Уже после метромоста начались пробки, и как раз напротив Союза писателей на Комсомольском я сумел развернуться, въехал в проезд возле Хамовнических казарм и, оставив машину у тротуара, махнул в метро. Прошел в РАО от Пушкинской площади мимо института, так в него и не заходя. Не было Антонова и Пахмутовой с Добронравовым, не приехал Макаревич. Кстати, сегодня в «Литературке» поместили маленькую рецензию на книжку его бывшего соратника Петра Подгородецкого «Машина с евреями». Вот дают ребята! 285 страниц! Тем не менее книжонку бы надо посмотреть.
Единственное, что было нового в вопросе об уральском филиале, это моя реплика, которую как ремарку отметил в своем выступлении С.С.: почему мы все так долго терпели кабальные условия договора? С.С. мужественный парень, как только он начал говорить, что в Новгороде сменили руководителя бюро, который чуть ли не принадлежал к криминальным структурам, я хорошо понял, какое наследство он получил. Что же у нас за страна – где деньги, там криминал! Сколько за последнее время посажали мэров, сенаторов и даже губернаторов…
В комитете довольно быстро разобрались с премиями., Трудными местами стали новые претензии детских писателей и книжка Коноплянникова. Книжка скорее мне нравилась своим материалом, Юра, как и я, ездил в Афганистан. Но при первом же взгляде был виден ее скорее журналистский характер. На этот раз я не стал все брать на себя, пустил книжки по членам комиссии, и ответ был быстро получен: нет! О детских писателях – ни в коем случае. Как всегда, была раздражительна с попыткой устроить истерию Вера, но здесь и понятно, она пропустила сроки и ее собственная очень неплохая книжка не прошла. Я еще и еще раз убедился, что все у нас крепко забюрократизировано, и это сильно мешает.
Не дали премию спектаклю «Три сестры» Фоменко, который был отклонен и в прошлом году. Вспомнили здесь русскую пословицу: «не мытьем, так катаньем». Вчитываясь в список представленных на премию актеров, я обратил внимание на то, что нет Кирилла Пирогова, игравшего Тузенбаха. В своем неприятии спектакля театроведы были единодушны. Какая-то двойственность возникла, когда стали говорить о двухтомнике писем Бокшанской к Немировичу-Данчнко, составленном И. Базилевич. Всем хотелось бы «собственного текста», меня привлекал здесь общий культурный контекст и ценность этого сборника для культуры. Какое богатство для понимания эпохи! В результате всех манипуляций освободилось еще одно место, и пришлось отдать его Гале Евтушенко. Лоббировал Марк Закс, совершенно неоправданно связав два достаточно уязвимых и неравнозначных ее фильма, я лоббировал неизвестного мне Н. Досталя с его спокойной ясной и очень русской картиной «Коля – перекати– поле». Компромиссом
