В этот момент льву пришло на ум показать, как хорошо он прыгает, и он не замедлил это сделать.
— Прощай, дорогая!
— Прощай, только один поцелуй перед смертью!
Лев был высоко в воздухе, глаза его горели зеленым огнем.
Они обнялись.
В лунном свете над их головами угрожающе повис бледный кошачий силуэт. Страшный миг застыл и все длился, длился…
Лев начал извиваться и хватать воздух когтями в пространстве между полом и потолком, которому архитекторы еще не придумали названия.
— Еще один поцелуй?
— Почему бы и нет?
Прошла одна минута, за ней другая.
— Эй, кто там держит этого льва?
— Это я, — ответил мобайл. — Вы, люди, не единственные, кто укрылся среди памятников мертвого прошлого.
Голос напоминал тонкие, нежные звуки эоловой арфы.
— Не хочу показаться назойливым, — сказал Смит, — но кто вы?
— Я — внеземная форма жизни, — прозвенел в ответ мобайл, поглощая остатки льва. — Мой корабль потерпел аварию на пути к Арктуру. Вскоре я обнаружил, что мой вид вызывает отвращение у обитателей этой планеты. Лишь в музее люди восхищаются мной. Будучи представителем тонко организованной и, если позволите, несколько самовлюбленной расы… — он замолк на миг, деликатно рыгнув, — я нахожу пребывание здесь весьма приятным — “средь ярких звезд, среди углей потухших…”
— Понятно, — сказал Смит. — Спасибо за льва.
— Не стоит благодарности. Хотя лучше бы этого не делать. Теперь придется делиться. А моя половинка может пойти с вами?
— Конечно. Вы спасли нам жизнь, да и в гостиной недурно будет ее повесить.
— Отлично.
Он произвел деление под аккомпанемент высоких звенящих звуков и упал на пол у их ног.
— Прощай, мой милый я! — прозвенел он наверх.
— Прощай, — ответно прозвенело оттуда.
Они вышли из зала современного искусства, через греческий зал, сохраняя гордое достоинство, прошли мимо римского периода,
Они вытащили ключ из кармана спящего сторожа и вышли за дверь, в ночь. Ступени лестницы послушно легли им под ноги. Мобайл ковылял, опираясь на щупальца, похожие на причальные канаты.
БУКЕТ ТРЕТИЙ
В то утро я переводил один из моих “Мадригалов Смерти” на марсианский. Коротко прогудел селектор, и я, от неожиданности уронив карандаш, щелкнул переключателем.
— Мистер Гэлинджер, — пропищал Мартон юношеским контральто, — старик сказал, чтобы я немедленно разыскал “этого чертова самонадеянного рифмоплета” и направил к нему в каюту. Поскольку у нас только один самонадеянный рифмоплет…
— Не дай гордыне посмеяться над трудом, — оборвал его я.
Итак, марсиане наконец решились! Я стряхнул полтора дюйма пепла с дымящегося окурка и затянулся впервые после того, как зажег сигарету. Я боялся пройти эти сорок футов до капитанской каюты и услышать то, что скажет мне Эмори. Прежде чем встать, я все-таки закончил переводить строфу, над которой работал.
До двери Эмори я дошел мгновенно, два раза постучал и открыл дверь как раз в тот момент, когда он пробурчал:
— Войдите.
Я быстро сел, не дожидаясь приглашения.
— Вы хотели меня видеть?
— Быстро добрался. Бежал, что ли?
Гамлет — Клавдию:
— Я работал.
Он фыркнул и сказал:
— Ха! Скажешь тоже! Никто еще не видел, чтобы ты этим занимался.
Я пожал плечами и сделал вид, что хочу встать.
— Если вы за этим меня позвали…
— Сядь!
Он вышел из-за стола. Навис надо мной, свирепо глядя сверху вниз (непростое дело, даже если я сижу в низком кресле).
— Из всех ублюдков, с которыми мне когда-либо приходилось работать, ты, несомненно, самый гнусный! — заревел он, как ужаленный в брюхо бизон. — Почему бы тебе, черт возьми, не удивить всех нас и не начать вести себя по-человечески? Я готов признать, что ты умен, может быть, даже гений… а, черт!
Он махнул рукой и вернулся в кресло.
— Бетти наконец их уговорила, — его голос снова стал нормальным. — Они ждут тебя сегодня днем. После завтрака возьмешь джипстер и поедешь.
— Ладно, — сказал я.
— У меня все.
Я кивнул, встал и уже взялся за ручку двери, когда он сказал:
— Не буду тебе говорить, как это важно. Веди себя с ними не так, как с нами.
Я закрыл за собой дверь.
Не помню, что ел на завтрак. Я нервничал, но инстинктивно чувствовал, что не оплошаю. Мои бостонские издатели ожидали от меня Марсианскую Идиллию, или, по крайней мере, что-нибудь о космических полетах в духе Сент-Экзюпери. Национальное Научное Общество требовало исчерпывающего сообщения о величии и падении Марсианской Империи.
И те, и другие останутся довольны. Я был в этом уверен. Я всегда справляюсь, и справляюсь лучше, чем другие. Потому-то все и завидуют, за это и ненавидят меня.
Я впихнул в себя остатки завтрака и отправился в гараж, выбрал джипстер и повел его к Тиреллиану.
Огненно-красные песчинки роились над открытым верхом, словно воспламеняя колымагу. Они
