рассказывал, так что вы все знаете. Что же мне делать с такими людьми, скажите, что же мне с ними делать? Вчера там все было тихо, по — божески, а сегодня явился этот Пулют…
— Хам, вельможный пан, всегда останется хамом, — проговорил Мацейович, один из самых дряхлых стариков.
— Нет, скажите, что же мне делать?
— Мы что же, вельможный пан?.. Мы за справедливость, — сказал кто?то из толпы.
— Вот и я тоже. Сам я приговор выносить не хочу, чтобы не сказали, что я осудил сгоряча. Судья сбежал… Кого же мне взять в судьи? Я призываю вас, граждане, вас как членов старого суда. Среди вас Стемпень, Опалка, Щепанский, Мондрасик… Ведь они заседали в суде, судили и знают законы.
Толпа зашевелилась. Лица стариков расцвели от радости.
— Справедливо говорите, вельможный пан, — сказал Опалка. — Я был заседателем в старом суде. Наше магдебургское право — священное право. С тех пор как стоит Зимная, у нас судят преступников по саксонскому праву[44] так, чтобы заставить их покаяться в злых и подлых делах, сурово осудить за совершенное преступление и тем самым искоренить всякое зло.
Руки у старого мещанина тряслись, глаза горели восторгом, и в голосе звучала мольба. Трепет восторга передался всей толпе.
У всех блеснула надежда на суд скорый и правый, на то, что власть, которой они уже давно лишились, опять будет в их руках, и они опять будут занимать почетные должности.
— Так выберите такой суд, — сказал владелец Зимной, понизив голос, словно говорил по секрету. — Я прикажу схватить Пулюта и этого другого.
— Что же мы и смертный приговор можем тут же вынести, раз его поймали на месте преступления?
— Да, да, и смертный приговор.
— Вельможный пан, — сказал Опалка, — по нашему праву допрос можно учинить без пытки и под пыткой. Так гласит наш закон, и так издавна судили наши отцы. Что же, если преступник станет упираться в своих злых и бесчестных помыслах, может, годится и мышь пустить?
Какую мышь? — спросил пан Опадский, поморщившись и хрустнув пальцами.
— Если преступник на допросе не хочет по доброй воле сказать святую правду, тогда справедливость тре бует взять мышь, положить преступника на землю и голого привязать к столбам, а мышь пустить в стакан и приставить его злодею к пупку. Уж тогда он ничего не утаит.
— Козу, козу лучше! — воскликнул Стемпень, глубокомысленно прикрывая глаза. — Преступника надо привязать к скамье, смочить ему ноги соленой водой, потом привести козу — а козы охотно едят соль — и дать ей лизать пятки злодея. Боль от этого, говорят, лютая, а следов телесного повреждения никаких.
Пан Опадский с минуту молчал. По губам его скользила холодная и страшная усмешка.
— Я не знаю, дорогие мои, законов магдебургского права. Судите сами, как требует святая справедливость, и помните о моей обиде — вот и все.
— Так нам, вельможный пан, сейчас суд выбрать?
— Да, да, сейчас, — ответил пан Опадский.
Мещане поклонились ему в ноги и медленно вышли из дома. В тот же вечер Франусь с кучкой гайдуков и батраков схватил Пулюта и Фелека. Обоих засадили в городскую тюрьму, где в былые времена держали преступников.
III
Фелек, выведенный из темницы, быстро бежал между рослыми верзилами, которые толкали и подгоняли его. Только начинало светать. Огромные деревья парка тонули в тумане; ни простора полей, ни дальних деревень еще совсем не было видно. Холодная апрельская роса побелила черные крыши в городке, пласты земли, отваленные плугом на полях, заборы и козырьки каменной ограды кладбища и костела. Кучка людей, ведших Фелека, пробежала две песчаные улички, миновала рыночную площадь, на которой стояли домики мещан с крылечками на столбах, и обогнула кладбищенскую ограду. Когда?то там, по — видимому, были укрепления, так как кое — где виднелись развалины толстых каменных стен, прижатых к выступам и глинистым обрывам. Это место издавна называлось «Замком». Крепкие каменные стены, обвитые плющом, терном и барбарисом, разрушались, и вокруг них лежали груды обломков. Когда
Фелека вывели за кладбище, он увидел большую толпу людей, сбившихся у развалин старого замка.
Люди жались в толпе, поднимались на цыпочки, стараясь заглянуть в середину круга. В глубоком молчании слушали они доносившийся оттуда голос. Прибывших остановили и жестами приказали им молчать. Фелек услышал басистый голос помещичьего писаря, который и допрашивал и вел протокол по делу Пулюта. Писарь читал, запинаясь:
— «…каковое дело предстало пред судом нашим, и за оные преступные деяния настоящим судебным решением согласно священного закона выносим приговор: четвертовать преступника живым, голову, руки и ноги насадить на колья у большой дороги и на рубежах. Хотя злодей заслуживает по закону смертной казни, означенной в приговоре, однако, ad instantiam[45] ясновельможного пана нашего и благодетеля, постановляем: приговор смягчить и вышеупомянутого Матуса Пулюта не четвертовать, а мечом обезглавить. В соответствии с решением приговор привести в исполнение. Pereat mundus, fiat justitia. Arnen[46].»
Фелек остолбенело смотрел в середину круга. Вдруг в толпе произошло движение, и на небольшой холмик поднялся коренастый человек с длинными волосами, спадавшими на плечи. Он подталкивал Матуса, держа его за руку. Рубаха у Пулюта была изорвана, волосы всклокочены, бледен он был, как полотно. Фелек поднялся на цыпочки и увидел, как здоровенный парень поставил на куче глины широкую колоду. К Пулюту подошел старый ксендз, дал ему поцеловать распятие и хотел что?то шепнуть ему на ухо. Матус рванулся, встал возле колоды и хриплым голосом крикнул:
— Люди!..
Палач дернул его за плечи и сильно тряхнул. Пулют закричал еще громче:
— Слушайте меня, люди, слушайте!..
Палач ударил его в зубы наотмашь и разбил ему в кровь лицо. По толпе пробежал шепот, народ подался назад. Тогда Матус сам опустился на колени и быстрым движением положил голову на плаху. Любопытные снова сдвинулись, и Фелек увидел только, как над головами блеснул меч.
Молодой солдат перепугался насмерть. Дрожа всем телом, он попросил отвести его к судьям и обещал все рассказать: откуда он родом и из чьих крепостных… Раньше на допросах он отказывался в этом признаться.
Примечания
1
Рафал Радзивиллович — шурин С. Жеромского.
2
Рафал Радзивиллович — шурин С. Жеромского.
3
