— Ладно, поп, отвяжись! А ты, Бруно, оказался мастер темнить. Здорово ты нас всех провел своим религиозным кризисом! Мне бы в голову никогда не пришло, что ты развлекаешься по всем правилам с какой-нибудь бабенкой: я ведь думал, что ты девственник! Знаешь, ты растешь в моих глазах! А она, кто она такая? Девица, замужняя или кто? Ну же, расскажи!
Юноши столпились вокруг Бруно, глядя на него горящими от любопытства глазами. А тот, недолго думая, пустился в описание любовных похождений — весьма фривольных и выдуманных с начала и до конца. Он встретил молодую женщину в кино, позволил себе в темноте некоторые вольности, потом они зашли в кафе выпить чаю, а потом он поехал к ней домой. А там и пошло: он бывал у нее столько, сколько хотел, и эти тайные свидания были исполнены острого наслаждения. Одетая в розовый прозрачный пеньюар, она сама открывала ему дверь… Казалось, эта история была давно придумана Бруно; подогреваемый возрастающим вниманием слушателей, он без труда вел рассказ, нанизывая одну увлекательную подробность на другую. Тем не менее из чувства целомудрия, тоже подсознательного, он нарисовал образ любовницы, которая ни в чем не походила на Сильвию: он сделал ее блондинкой, страстной полногрудой женщиной.
— М-да, приятно смотреть на красивую женскую грудь! — вздохнул с завистью Робер. — И ты можешь ее видеть, когда только захочешь, Бруно? Да, старик, можно сказать, тебе повезло. Замужняя женщина, умеет устраиваться, никакой опасности в смысле ребенка, не нужно подарков — словом, идеальная партнерша. Спроси ее при случае, нет ли у нее подруги для симпатичного, весьма способного по этой части парня… В твоей истории мне неясно только одно: как ты приступил к делу. Вы вместе пили чай, потом ты отвез ее домой — все это прекрасно, но как ты дал ей понять, что хотел бы… а?
— Я, конечно, не набросился на нее, как сделал бы, наверно, ты, — высокомерно ответил Бруно. — В этот момент, старик, если хочешь достичь цели, надо принять томный вид и пустить в ход изящную словесность; я заговорил о своем одиночестве, об отсутствии понимания со стороны родителей, о вечной любви…
Воспитанники внимали ему как завороженные, и даже Шарль, покусывавший губы, заинтересовался и стал прислушиваться. Бруно, чувствуя, что разом восстановил свой престиж, немного опьяненный успехом, добавил еще несколько красочных деталей к своему рассказу. Слушая его, можно было подумать, что его светловолосая любовница под стать вакханке… Он описывал ее бурный темперамент, когда вошел Кристиан; его зеленовато-желтые глаза слипались от сна, напомаженные волосы пучками торчали во все стороны. Услышав, как бахвалится Бруно, он только пожал плечами.
— И вы верите этому хвастуну! — засмеялся он. — Его курочка вовсе не та прекрасная мадам, прелести которой он вам сейчас расписывал. Я знаю ее; она живет недалеко…
— Ах вот как! Ты, оказывается, с ней знаком! — заметил Бруно; сердце его учащенно билось, он старался не потерять самообладания. Если мерзавец произнесет любимое имя, он размозжит ему голову. — И можно узнать, кто она?
— Она живет вот здесь, — сказал Кристиан и постучал пальцем по лбу. — Она — миф, мечта, твоя красавица! Твой дневник — сплошной вымысел, а эта женщина существует лишь в твоем воображении. Ты поражен, что я догадался? А?
Бруно сбросил плащ и пижамную куртку. Он стоял обнаженный по пояс и энергично растирал тело.
— Бедный старикан, — засмеялся он, — ты думаешь, что все, как ты, могут довольствоваться лишь мечтами и фотографиями голых женщин! — Он повернулся к товарищам. — Ну, будем начинать или нет?
— Великолепная мысль! — откликнулся Кристиан. — У меня руки чешутся отдубасить как следует Циклопова любимца! А ну, молись, атеист от старательной резинки!
Громкий смех на минуту заглушил покашливание, вызванное голубыми облачками углеводорода, вырывавшимися из печи. Зрители выстроились вдоль стены, предоставив середину подвала в распоряжение борцов.
— Давайте быстрее кончать, — пробормотал Шарль.
Стиснув кулаки, прижав локти к туловищу, Бруно медленно приближался к противнику. Он всматривался в его худое лицо, тощую шею, руки, молочно-белый торс, выискивая место, куда лучше ударить. Он знал, что Кристиан, который был крупнее его и хитрее, конечно, возьмет над ним верх, но это лишь увеличивало дикое неуемное возбуждение, овладевшее им. Он всегда любил драться и, умея одинаково сильно любить и ненавидеть, часто вынужден был сдерживаться, чтобы не броситься на тех, кого не любил. Он увидел насмешливую улыбку Кристиана и, вдруг почувствовав, до чего ему ненавистен этот парень, ринулся на врага. Противник ловко уклонился от удара и, обхватив его руками, дал подножку. Бруно еле устоял на ногах, но продолжал бороться с неослабевающим упорством. Он яростно сражался головой и локтями, и в конце концов ему удалось высвободить одну руку. Изо всей силы он ударил Кристиана в лицо.
— Вот тебе, негодяй! — сказал он, прерывисто дыша. — Чего же ты… не зовешь Робера на помощь?.. Ух, скотина!
Кристиан ударил его в живот. Бруно покачнулся и, чувствуя, что сейчас упадет, повис на шее противника, нещадно молотившего его по бокам. Падая, он увлек Кристиана за собой. Они покатились по полу, и Бруно, отчаянно сражавшийся, пытаясь высвободиться, почувствовал, как в спину ему врезаются крошки угля. Противник навалился на него всем телом. Бруно ощущал в животе невыносимую боль, но вид окровавленного рта Кристиана, дышавшего ему прямо в лицо, словно завораживал его, «Ударить, — думал Бруно, — как бы его еще раз ударить…»
— Удары ниже пояса запрещены, — закричал Робер, склонившись над ними. — Считаю до десяти: раз, два, три…
— Не ори ты так, — умоляющим голосом произнес Шарль. — Нас всех могут застукать!
— Четыре, пять… — продолжал Робер. — Шесть, семь… А! Бруно возобновляет бой!
Бруно действительно удалось схватить противника за запястье и с силой вывернуть ему руку. Кристиан упал на бок. Поднявшаяся с пола пыль слепила Бруно, и он бил наугад по этой белой массе, которая барахталась рядом с ним, бил и пинал её ногами. Ему было трудно дышать, тело его горело, он чувствовал, что больше не в состоянии драться. Он с трудом встал на ноги, но Кристиан, неожиданно схватив его за лодыжку, снова повалил на пол. Бруно головой ударился о цемент; лица, руки, красная пасть калорифера — все закружилось в бешеной пляске у него перед глазами.
— Шесть, семь, восемь, девять, десять, — считал Робер. — Готово, ребятки! Иди сюда, Кристиан, я прижму тебя к сердцу. Молодец, старик!
Шарль решил помочь Бруно подняться.
— Будете обмениваться рукопожатиями? — спросил он. — Нет? Как хочешь. Я, во всяком случае, иду спать.
Все вдруг заторопились к себе, и Бруно видел, как его товарищи один за другим исчезли во мраке смежных подвалов. Кристиан, поддерживаемый Робером, тоже ушел. Присев на корточки возле котла, закрыв глаза, вконец измученный, чувствуя, как учащенно бьется сердце, Бруно долго сидел так, без движения. Можно было подумать, что он спит.
Внезапно чья-то рука коснулась его плеча, — он вздрогнул и открыл глаза.
— Я вернулся за тобой, — сказал «доблестный Шарль». — Ты же не собираешься оставаться здесь навечно. Пойдем…
Он взял его за обе руки и помог встать.
— Ты — хороший парень, поп, — заметил Бруно, заставляя себя улыбнуться. — Прийти на помощь такому вероотступнику, как я…
С огромным трудом он сделал шаг и почувствовал, что сейчас упадет, но Шарль крепко обхватил его за талию и повел к лестнице. Пугливый и обычно малоразговорчивый, сейчас он, казалось, черпал смелость в окружавшей их тьме.
— Я тебе не судья, — прошептал он. — Мне давно хотелось тебе кое-что сказать… Обещаешь не сердиться? Хорошо? Так вот: я молюсь за тебя каждый день.
