полное совпадение. Ты практически чистый амару. Я когда узнал об этом... знаешь, мне было очень приятно. Вообще-то свою семью следовало проверять в перую очередь. Я думал сначала завершить дело с Алисой. Она тоже амару, как и ее дочь. Но раз уж ты так горишь желанием со мной встретиться, мы поговорим сейчас.
— Дедушка сказал, что вы были в Сопротивлении. И погибли в тюрьме.
— Да. Так и есть. Только я там не погиб, конечно. Просидел пять лет. В конце войны амару нашли меня. Они и тогда уже искали по всему миру возможных кандидатов. У нас еще не было сканеров, и это было сложно, требовалось взять кровь или ткани на анализ.
— Так эта организация существовала уже и тогда?
Родственник поглядел на меня и рассмеялся.
— Ты что, Клаус? Какая организация? Что ты навоображал себе? Вид, биологический вид амару. Он всегда существовал, уже пятнадцать тысяч лет, как он существует.
— Вам не кажется, что это отдает нацизмом? — спросил я, — если вы сами были в Сопротивлении?
— Отдает... — он задумался, — да. Именно то, что я был в Сопротивлении, долго мешало мне это принять. Тоже щепетильный был. Тоже все казалось — отдает. Но это не нацизм — это констатация факта. Тебя же не смущает, что на земле существовали неандертальцы и другие биологические виды человека разумного?
— Но вы же считаете, что отличаетесь в лучшую сторону от остальных?
— В лучшую? — Анквилла покачал головой, — нет. Мы просто хотим уйти. Отделиться, понимаешь? С самого начала, с катастрофы, которая уничтожила наш мир, мы пытались жить вместе с урку — со вторым видом. Это было нашей ошибкой — мы верили, что все виды разума одинаковы. Некоторые из нас пытались воспитать урку, построить их под себя — так возникали религии и учения. Большинство были просто жертвами в мире урку, потому что мы не умеем бороться за власть, не умеем толком защитить себя. Мы хотим уйти от них, пусть они живут сами по себе — а мы сами по себе. Вот и все. Это движение называется хальтаята, его последователи — хальту.
— Как вы поняли, что вы отличаетесь от этих... урку?
— Всегда существовали скрытые, потаенные поселения, где жили одни амару. До наших времен дожил только один город амару — в Тибете.
— Шамбала, — предположил я. Анквилла неожиданно кивнул.
— Эта легенда имеет реальное основание. Но сейчас уже построены и другие города, один из них — в России. Нас становится все больше. Клаус... ты можешь присоединиться к нам. Ты ведь амару. Это... это совсем другая жизнь, ты поймешь.
Мне вспомнилась Алиса с ее энтузиазмом — 'это совсем другие люди'!
— Жить долго, очень долго и быть здоровым. Заниматься любимым делом, учиться, потому что интересно, а не потому, что нужен диплом. Работать не ради денег, а потому, что хочется помочь людям, и потому что интересно. Жить в окружении таких же занятых делом, серьезных, увлеченных людей. Жениться на женщине, которая всю жизнь будет тебе верна. Клаус, ты представить себе не можешь, какое это... облегчение. Какой может быть жизнь — среди своих. Я так живу уже больше полувека, и знаешь — мне никогда не надоест.
— А как же эти... урку? — скептически поинтересовался я, — они не хотят жить по-человечески?
— Хотят, но у них другое представление о человеческом. Клаус, урку выиграют, если мы открыто признаем свое существование и начнем жить отдельно. Мы создадим для них условия — какие они захотят сами. Мы ведь не собираемся убивать их, упаси Боже, или превращать в рабов.
Он огляделся в комнате. Встал, подошел к стенному шкафу. Достал из сумки небольшой прибор с раструбом, раздалось короткое гудение и щелчок, будто нечто развалилось на части.
— Извини, — сказал Анквилла, повернувшись ко мне, — твои друзья оставили здесь подслушивающее устройство. Это не в моих интересах, ты понимаешь...
Я хмыкнул.
— Можно просто говорить тихо и быстро. И они не смогут это расшифровать, у них нет людей, настолько хорошо знающих немецкий, — посоветовал я.
— Неплохой совет, спасибо, — Анквилла снова уселся за стол, — ну что, Клаус. Я думаю, будет лучше, если ты будешь задавать вопросы. Я постараюсь ответить, как смогу.
Признаться, я растерялся. Вопросов было море. Я вообще не ожидал такой беседы, и честно говоря ,толком не подготовился. Надо было продумать все варианты вместо того, чтобы шарик по лабиринту гонять.
Хотя мог ли я предположить, что преступник — мой собственный двоюродный дед?
Причем я понимал, что это правда. Да и зачем бы он стал мне врать?
А может быть, как раз и проверить для начала этот факт?
— Если вы действительно... Вернер Оттерсбах... знаете, такая шкатулка с жемчужным бисером? Черная, и бисером на ней — цветы.
— Мама хранила в ней пуговицы, я знаю, — ответил Анквилла, — мы их таскали для игры... игра у нас такая была, в пуговицы.
Черт возьми! В наше время эта шкатулка хранилась в стенке, теперь со старыми фотографиями, и отец порой рассказывал ее историю, и раньше в ней действительно хранили пуговицы.
— Откуда она взялась у прабабушки?
— Подарили на свадьбу, — без запинки ответил Анквилла.
— У дедушки... деда Франца шрам на предплечье. Откуда?
— Мы баловались с отцовскими реактивами. Сделали нитроглицерин. Ему тогда было десять лет.
Я порылся в памяти. Нет, слишком мало я знаю об истории своей семьи. Да и разве этого недостаточно? Чего я еще от него жду?
Это мой двоюродный дед. Невероятно, да, но что в этой истории — вероятно? Что в этой истории обычно и нормально?
— Ты, значит, общался с моими родителями? Со мной в детстве? — тихо спросил я.
— Нет, конечно. Но я видел их, видел тебя. Издалека. Немного наблюдал за вашей жизнью. Вы же мне не безразличны, и Франц, и вы — вы мне родные люди. Если бы что-то нужно было, я бы помог. Но вы и так неплохо жили.
— Как ты убил Шефера? — спросил я, — почему в теле не нашли пуль?
— Для материальной культуры амару, — ответил он с готовностью, — всегда были характерны самоуничтожающиеся предметы. Их разрабатывали еще десять тысяч лет назад на материке, который вы называете Атлантис, а мы — Лаккамару. В частности, нам было несложно создать и такие пули. Они удобны — не оставляют вещественных доказательств.
Дед протянул мне небольшую выпуклую линзу, почему-то ярко-красного цвета. Я повертел линзу в руках.
— Что это?
— Микрокибер... неважно. Видишь там пятнышко синее? Нажми на него с силой и положи линзу на стол.
Я отыскал на поверхности линзы крошечное, скорее уж фиолетовое пятно, надавил. Положил предмет на стол, несколько секунд ничего не происходило, а затем линза начала словно таять, уменьшаясь в размерах. Куда девалось вещество — было неясно, хотя когда я приблизил взгляд к линзе и пригляделся, то заметил легкий розовый ореол вокруг нее — похоже, она просто испарялась. Я осторожно прикоснулся к тающей линзе — температура ее не изменилась. Через пару минут поверхность стола была совершенно пуста.
— Вот так это происходит, — кивнул Анквилла. Я посмотрел на него внимательно.
— А как тебе удалось выйти из закрытой комнаты? И Лауру вывести?
— Комнату, конечно, пришлось открыть. Но кибер можно запрограммировать на то, чтобы он задвинул защелку и самоуничтожился. А как мы вышли... подожди...
Анквилла порылся в сумке. Достал несколько более громоздкий прибор — величиной с томик
