Гете: Aqua acetosa. Через несколько минут Ольга Александровна спустилась к источнику.
В углублении, отделанном с торжественностью барокко, украшенном папской надписью, из трех отверстий шла вода. Из Рима приходили старухи, дети с пустыми фиасками и подставляли их. Останавливались проезжие — все почти подходили пробовать воду.
Спустилась и Ольга Александровна. Ей пришлось ждать — целая ватага школьников осадила источник.
Малыши в черных курточках и кэпи, под предводительством учителя, наперебой подставляли кружки. Вода понравилась Ольге Александровне: кисловатая, прохладная, рожденная этой причудливой почвой.
Она села за столик в придорожной остерии, и заказала себе вина.
«Нет,» — думала она об Алеше, глядя на Тибр: «мы все-таки с ним разные люди.» Она хотела этим сказать, что была уже несколько надломленная, усталая женщина, ей хотелось покоя — мирной и ясной жизни с любимым человеком. «Да, он не таков».
Ему нужны охоты, приключения, странствия. Он соскучится с ней, несомненно.
Она взглянула вверх, и в темной синеве неба увидела небольшого ястреба, плывшего к Тиволи. «Ему нужен простор, широкий, вольный мир. Из него он берет себе, не стесняясь, что нужно».
Ольга Александровна спросила себя: хорошо это, или дурно? И не могла ответить. Ей казалось, что есть разные правды, и, быть может, в том, как живет Алеша, есть свой смысл. Все же ей представлялось, что это не высшая правда. Но она не осуждала Алешу. «Конечно, он не думает сейчас обо мне, не думает, что я жду, беспокоюсь, люблю. Он меня любит, но в эту минуту занят другим, и в его сердце не хватает для меня места».
Она улыбнулась покорной и грустной улыбкой. «Всегда для меня мало было места в сердце тех, кого я любила».
Солнце уже садилось, когда Ольга Александровна взяла извозчика, чтобы ехать домой.
Все время, глядя на красный от зари Тибр, она думала об Алеше, и возвращалась в задумчивом, светлом настроении. Это настроение она определила так, что пусть он любит ее много или мало, во всяком случае она его любит и благодарна за ту радость, которую он ей дал.
Чтобы лучше заработать, кучер вез ее дальним путем, через ponte Milvio.
На Испанской площади плескал фонтан Бернини, часы колокольни Trinita, красневшей в закате, показывали восемь. Сердце Ольги Александровны сжалось. «Неужели его еще нет?» Ей почему-то ясно представилось, что Алеша не вернулся. Но что же он может делать так долго в этой Палестрине, или еще как ее?
Она попросила прибавить ходу, и велела ехать в гору, по via Pinciana, хотя кучеру это очень не нравилось.
Издали она увидела, что среди извозчиков, стоявших у ворот виллы Боргезе, происходит что-то особенное: они бросили свою орлянку, все смотрели на via Veneto, оживленно жестикулировали.
У дверей их пансиона толпились любопытные. Высыпали швейцары соседних отелей. Из кареты скорой помощи вносили кого-то в подъезд пансиона.
Первое, что увидела Ольга Александровна на тротуаре, выскакивая похолоделыми ногами из коляски, был Piccolo Uomo. Он почернел и съежился за один день.
— Несчастие… — успел только пролепетать он, но Ольга Александровна уже все знала, и через минуту была наверху, увидела затуманенные, с синими кругами глаза Алеши, которого вносили в его комнату. Ольга Александровна почувствовала, как останавливается ее сердце; кровь от головы отливает, комната медленно поворачивается в сторону. Она хотела что-то сказать, сделать, но только жалобно и пронзительно закричала.
Когда она очнулась, хозяйка спорила со старшей из чикагских студенток. Хозяйка говорила, что раненого нельзя здесь оставить — тут не больница. Американка строго сказала, что везти никуда нельзя, он в дороге может умереть.
Американка эта проповедовала «свободное христианство» и имела определенные взгляды на жизнь.
Барон стал на ее сторону, и хозяйка уступила. Ольга Александровна должна была возместить убытки, если что-нибудь произойдет.
Ольга Александровна едва понимала, что вокруг говорят. Барон объяснил ей, что на охоте произошло несчастие, m-r взял за дуло лежавшее ружье, курки взвелись, и последовал выстрел, что сейчас у раненого знакомый его, барона, профессор, которого он вызвал по телефону.
Профессор ничего ей не сказал. Но через полчаса она увидела, все же, своего Алешу живым, с подобием улыбки на лице. Ольга Александровна собрала все силы, чтобы казаться покойной. Она ничего не могла сказать, только поцеловала ему руку.
— Вот… — произнес он с усилием. — Какая вышла история. Какая глупость!
Он лежал в чистой постели, с пузырем льда на животе.
— Завтракали. Взлетела куропатка, я думал, тут еще есть, схватил ружье… да за дуло. Как скверно вышло!
Он хотел еще что-то прибавить, но не хватило энергии, и он замолчал. Потом взял ее руку и молча поласкал.
— Рад, — прошептал он: — что ты… тут. Думал, не увижу.
Он долго, не отрываясь, глядел на нее.
— Чистая душа — шепнул он снова. — Чистая. Я ничего. Не беспокойся.
Взор его стал очень серьезен, и покоен.
— Это ничего, — повторил он. — Ну, несчастный случай.
Ночью температура у него поднялась, он стал бредить. Говорил о каких-то путешествиях, морях, бурях.
Ольга Александровна была при нем неотлучно. В голове ее, тоже как бред, проносились образы: барон, выстрел, Piccolo Uomo, ястреб, которого она видела в Кампанье. «Что ястреб? — спрашивала она себя. — Он не ястреб, он умирающий. Ах, вздор, какая чепуха». «Может, еще останется жив. Все оттого, что поехали во Фраскати. Зачем пили вино? Глупость. Как зовут этого? Нет, ему не выжить».
Утром Алеша чувствовал себя бодрее — расправил волосы, улыбнулся. Он был очень нежен с Ольгой Александровной.
— Если бы ты видела, как этот испугался… Piccolo. Глупый малый, добрый.
Перед вечером он сказал:
— Да. Зря на охоту эту поехал.
Ольга Александровна присутствовала при его последних минутах. Это происходило на другой день. Алеша очень ослабел. За эти сутки он перенес страшные мучения, но умирал покойно. Казалось, душу его ничто не обременяло — она свободно уходила в вечность.
Вспоминая об этом много позже, Ольга Александровна вспомнила и свои мысли у источника Aqua acetosa о том, что, быть может, существуют разные правды. Смерть Алеши лишь сильнее убеждала ее, что если его правда была и не очень большая, все ж он стоял на ней до последнего издыхания.
Она не сразу поверила его смерти. Два часа стояла над холодевшим трупом и оттирала ему грудь. Убедившись, что он мертв, надела шляпу и вышла.
Был мутный вечер, с туманной луной. Ольга Александровна шла прямо, и ни о чем не думала.
Она пересекла piazza Colonna, углубилась в закоулки средневекового Рима, около piazza Navona. Луна светила ровно и тускло. Ей казалось, что она в незнакомом, новом, волшебном городе. Лишь пройдя унылую via Giulia, с недоконченным дворцом пап, выйдя на берег Тибра, она немного опомнилась.
Облокотившись на парапет, она молча глядела на Тибр. Река струила туманно-блестевшую под луной кофейную воду. За Тибром виднелся храм Петра. Слегка шумели платаны на набережной, и в тихом плеске реки, в луне, окаймленной оранжевым кругом, в пустынной римской ночи звучал один великий мотив: вечность.
«Да,» — подумала она: «конечно, мы встретимся».
Бездомный пес подошел к ней, и поднял на нее глаза, блеснувшие луной. Она погладила его и пошла по набережной.
