стрелять по нашим бойцам на фронте, вынуждены прохлаждаться в тылу. Не уверен, что это их сильно огорчило, но мы прилагали все усилия для того, чтобы лично для немцев никакой разницы не было – свою смерть они находили и здесь, вдали от фронта.
Но у всего есть и обратная сторона. Не обнаружив наш отряд, немцы в полной мере отыгрались на мирном населении. То ли просто срывали злость на людях, то ли кто-то наверху дал это распоряжение, чтобы лишить нас поддержки местных… Однако, многие села запылали и много ни в чем не повинных людей было убито. Естественно, и мы не остались в долгу – отряд старался в полной мере реализовать мою тезу о размене двух немцев за жизнь каждого убитого ими мирного жителя. Сделать это стало гораздо проще и сложнее одновременно. Проще – потому, что из-за наводнивших окрестности частей противника ходить далеко уже не было потребности, а сложнее – потому, что теперь немцы, похоже, в полной мере осознали партизанскую угрозу. Но никого это не останавливало. После акции в Антополе наш боевой дух поднялся настолько, что даже те, кто был вполне доволен спокойным просиживанием штанов в лесу, начали рваться в бой. Даже само собой появилось нечто вроде соревнования – кто больше убьет немцев. Причем, такое соревнование шло как на уровне отдельных бойцов, так и на уровне взводов.
Так прошел еще месяц и наступил ноябрь. Наш отряд заматерел уже настолько, что мы, казалось, потеряли всякий страх. Каждый день расходились из лагеря группы. Каждый день немцы подсчитывали жертвы. Каждый день гибли мирные люди. И все это только раскручивало колесо войны все сильнее и сильнее.
Что же касается лично меня, то я получил по полной от Митрофаныча за самодеятельность. Я имею в виду наше нападение на пост фельджандармерии. Но, спустя всего пару недель, когда трофейная форма пошла в дело и командир убедился в эффективности ложных постов, я даже получил благодарность. А если говорить в общем, то этот месяц для меня прошел насыщено. Не в плане боевых действий, а в плане работы в качестве заместителя командира. Митрофаныч загрузил меня по полной! Совещания… Совещания… Организация земляных работ – из-за приближающейся зимы мы решили озаботится хоть каким-то подобием нормального жилья и выкопать землянки, чтобы не встречать морозы в шалашах… Какие-то мелкие вопросы по организации отряда, помощь Селиванову, обучение бойцов подрывному делу… В последнем я преуспел больше всего – после моих лекций по устройству тех деревянных мин и их разборке, бойцы два раза ходили за толом без меня. Кстати, все операции почему-то проходили без меня! Нет, никакого запрета, касающегося моего участия в операциях, не было. Просто постоянно находились какие-то дела в самом лагере. Не до того мне было. Например, как-то я собрался попросить Митрофаныча включить меня в очередную группу, которая должна была устроить засаду у одного из сел, как командир меня 'обрадовал' донесением разведки о том, что в трех селах неподалеку разместились крупные – до роты – части немцев, а в одном селе даже появилась часть СС. И снова – совещание, назначенное на вечер, обсуждение разведданных, попытки угадать намерения противника и его дальнейшие действия… А группа ушла после обеда, оставив меня в лагере. Снова собираюсь попроситься на очередное дело – тут же приходит доклад одного из командиров об исчезновении бойца его взвода. Снова совещание, долгие посиделки с Селивановым, расспросы других бойцов взвода о личности пропавшего… В общем, когда я, наконец, снова отправился на боевое задание, то почувствовал даже что-то вроде радости. Даже мысли о том, что я вполне могу с этого задания не вернуться, не лезли мне в голову. До чего же надоела рутина!
Заданием нашей группы, состоящей из двух взводов и группы подрывников, которыми командую я, было организовать налет на небольшую, находящуюся посреди леса, железнодорожную станцию Любомирская. Наш интерес к этой станции был вызван тем, что неподалеку от нее немцы организовали вырубку леса в промышленных масштабах и именно с Любомирской отправляли этот лес по железной дороге. Кроме того, сами немцы не очень-то и желают мозолить себе руки на лесоповале и согнали на работы множество жителей окрестных деревень, включая женщин и детей. Но и охраняется это объект соответственно своей важности – по донесениям разведки, вокруг станции организованы и пулеметные гнезда, и круглосуточное патрулирование железнодорожного полотна… Крепкий орешек нам предстоит.
— Ну, что скажешь? — командир одного из взводов – Пантелеев – ожидающе смотрит на меня, пока я изучаю станцию.
Мы лежим на опушке леса, укрывшись в остатках, еще недавно пышной, а теперь, с наступлением ноября, сильно поредевшей, листвы кустов и нам открывается просто шикарный вид на Любомирскую. Ничего особого из себя станция не представляет – небольшая будка обходчика, недавно построенные два барака, в одном из которых – поменьше – судя по всему, разместились немцы, а в другом – рабочие, штабели подготовленных к отправке бревен и постоянное движение, словно в муравейнике. Как раз, когда мы только подошли к станции, здесь началась погрузка леса на платформы только что подошедшего состава. Повсюду бегают немцы, несколько полицаев следят за тем, как подневольные работники грузят лес… С охраной на станции, судя по увиденному, все в порядке. Я заметил одну пулеметную точку. Еще одну мне показал Пантелеев. Вдоль полотна то и дело прохаживаются патрули. Но самое главное – лес вокруг станции – метров на сто в стороны от нее и около километра вдоль железной дороги – основательно расчищен. Даже пни выкорчевали! Уж не заминировано ли это свободное пространство? Времени, проверить это, пока не было.
— Хреново, — ответил я. — Если будем атаковать в лоб, то всех покосят пулеметы. Могут быть еще и мины.
— И с другой стороны железки, — вздохнул Пантелеев, — скорее всего, то же самое.
— А если ночью, в темноте, рвануть? — предложил я.
— Не пойдет. Видишь, вон там кучи дров лежат? Ночью они, скорее всего, зажгут костры для освещения.
Мы снова впились взглядами в станцию, прокручивая в головах различные варианты. А если по железной дороге? Двумя группами по обеим сторонам насыпи? Нет, так мы собьемся в стадо – будет просто мечта пулеметчика.
Свистнув, поезд потихоньку начал набирать ход. В сторону Александрии поехал, наверно – в Ровно.
— Слушай, давай-ка пару дней понаблюдаем, — предложил я. — Может что-то придумаем. А то так, с наскока…
За следующие сутки мы выяснили о станции довольно многое, но никакого жизнеспособного плана составить так и не вышло. Охрану станции немцы несли исправно. Патрули вдоль полотна ходили довольно часто. Пулеметные точки зорко следили за лесом. Как и говорил Пантелеев, на ночь зажигались костры, которые освещали все вокруг… C противоположной стороны насыпи – мы отправили нескольких бойцов на разведку – все было точно так же. Поезда на станцию приходили дважды в день – утром и вечером. Приходили порожняком, а уходили нагруженные лесом. Причем, по разным направлениям. Частенько проходили и другие составы, перевозящие войска и какие-то грузы. Кроме поездов, несколько раз в день через станцию проезжала мотодрезина с бойцами – видимо, так немцы проверяют, заминировано полотно или нет.
— Может, дрезину захватим? — предложил я, впервые увидев ее. — Переоденемся в немцев, откроем огонь, когда окажемся на станции. А остальные…
— А кто поедет? — не дослушав, перебил Пантелеев. — Во-первых, тех, кто будет на дрезине, перебьют за десять секунд. А, во-вторых, остальные за это время добежать до станции не успеют. Да и пулеметы на дрезину никто разворачивать не будет – хватит и патрулей.
— А если взрывчаткой дрезину нагрузить? — я задумался и покачал головой. — Нет, взрывчатки не хватит.
И еще одни сутки прошли зря. Лично я все это время, наблюдая за станцией, мечтал только о двух вещах – согреться и о бронепоезде. Однако, бронепоезд к нам на помощь не спешил, а согреться было нечем – разводить костры поблизости от противника мы не решались. Благо, хоть одет я был тепло…
На третий день погода испортилась. Небо затянуло черными тучами так, что стало непонятно – день ли сейчас или уже сумерки. Пошел мелкий, но густой дождь, превратившийся вскоре в ливень. Нет, решил я, засиделись мы уже здесь. Еще чуть-чуть, и ревматизм с радикулитом мне обеспечены. Или загнусь быстро – от воспаления легких. А станция так и дразнит нас, просматривающаяся как на ладони, но
