— Тогда, как поговорим, возвращайтесь в Тучин. Если возникнут какие-то вопросы, то скажете, что услышали в лесу выстрелы, испугались и повернули обратно. Куда ехали, если спросят – выдумайте.
— Ты за то не думай. — Максим Сигизмундович обернулся, посмотрел в сторону дороги, убедившись, что отъехал уже достаточно далеко, натянул поводья и слез со своей двуколки. — Добрэ, шо вы выжылы.
— Нас в лагере не было, — пояснил я. — Когда возвращались, то встретили Казика. От него и узнали, что произошло. Только он все в общих чертах знал. Я подумал, может, вы сможете рассказать больше.
— Я й сам мало шо знаю… — доктор задумчиво уставился в землю. Продолжил он только через минуту. — Як нимци з лису повернулысь, то з нымы булы и наши полицаи. Говорыв я з нымы…
Из рассказа Максима Сигизмундовича я узнал, что один из тучинских полицаев, участвовавших в уничтожении нашего отряда, был ранен в бою с партизанами. И выковыривать у него из бедра пулю пришлось именно моему собеседнику. Во время операции, изрядно захмелевший от самогона, использовавшегося в качестве анестезии, полицай вовсю костерил ранивших его партизан и, мстительно улыбаясь, заявил, что почти все бандиты уничтожены. За это 'почти' и уцепился доктор. Он поинтересовался, неужели кому-то из 'бандитов' удалось уйти от облавы. В ответ, полицай ткнул ему под нос кукиш и сказал, что от них живым никто не уйдет. Заплетающимся языком, он похвастал, что в лагере захватили пленных. Насколько понял Максим Сигизмундович, в плен попали несколько партизан, раненых в бою, и несколько тех, кто был ранен до того – из нашего лазарета.
— Где они? — судя по испуганному выражению лица доктора, выражение моего лица, как и мой тон, стали просто звериными. Я попытался расслабиться. — Где держат раненых, вы знаете?
— Чув, шо их до Ровно повезли, — ответил Максим Сигизмундович. — До гестапо.
— Максим Сигизмундович, вам придется поехать в Ровно, — спокойно сказал я. Понимаю, что это – самоубийство. Что, даже если мои товарищи еще живы, вытащить их из застенков гестапо практически невозможно. Но я не могу хотя-бы не попытаться. А вдруг среди пленных оказался Антон? Он ведь так и лежал в лазарете, когда мы отправлялись на задание. А если в плен попал Митрофаныч? Да какая разница, кто в плен попал! Главное – это мои товарищи! Я, взмахом руки, прервал поток возражений доктора. — Надо кое-что разузнать в Ровно, Максим Сигизмундович. Очень надо! Понимаете?
С тяжким вздохом доктор кивнул. То ли понял, то ли решил, что отговаривать меня бесполезно… Главное, что он не отказался.
— А пока вы будете готовиться к поездке, — продолжил я, — нам надо будет еще кое-что сделать.
Города и села тоже могут спать. В моем, кипящем постоянной активностью, времени это не заметно. Может, в моем времени, города вообще разучились спать. Села – не знаю, но крупные города и ночью остаются такими же бурными, охваченными постоянным движением, как и днем. Это движение ночью даже заметнее – яркие огни рекламы, снующие туда-сюда светляки автомобильных фар… Здесь, мне кажется, все по-другому. Тучин, пусть это и не город, а просто большое село, спит. Наверно до войны он спал по ночам тихим, спокойным сном. Сейчас, захваченный врагами, он спит, словно больной человек – беспокойно, напряженно, испуганно. Это напряжение прямо витает в воздухе. Днем оно немного, пусть не до конца, растворяется в солнечном свете и движении жизни – люди, несмотря на то, что село оккупировано, продолжают свои извечные дела по хозяйству. Но, с приходом темноты, снова сгущается до такой степени, что прямо осязаемо чувствуется.
Дом, в котором расположились полицаи, стоит почти в самом центре села. Мышко Малюцкий, Васыль Гаженко, Степан Гачинский, Дмитро Паречек. Это те четверо полицаев, которые участвовали в нападении на наш лагерь. Те четверо, кого я приговорил к смерти за это. Конечно, не только они виновны в гибели наших товарищей. Есть и другие полицаи, в других селах. Но я решил не отлавливать всех предателей. Во- первых, это займет слишком много времени: узнать точно, кто из полицаев нам нужен, отлавливать их по всем окрестным селам… Во-вторых, максимум после второго нападения, противник все сопоставит и, в очередном селе, нас будет ждать засада. А с моими теперешними силами отбиться от более-менее серьезного отряда практически нереально. Единственное, что мы сейчас в состоянии сделать – это быстро 'укусить' врага и исчезнуть. Ну, и, конечно, постараться запугать предателей. Не просто убить нескольких полицаев, а донести до остальных мысль, что их, за все преступления, ждет неминуемая расплата. Кроме того, я рассчитал, что нападение на полицаев в Тучине собьет возможных преследователей с нашего следа. Пусть противник занервничает, пусть снова блокирует лес – ведь очевидно, что, после акции, мы постараемся укрыться именно там. Это для немцев – очевидно. А мы уйдем на запад – к Ровно. Очень надеюсь, что нас не додумаются искать в том направлении, где можно укрыться лишь в мелких лесочках. И последнее, на что я надеялся, пусть и без стопроцентной уверенности, это то, что нападение на полицаев, явно обставленное как месть за разгром партизанского отряда, продлит жизнь тем, кто попал в плен, а следовательно – увеличит их шансы спастись. Думаю, пленные партизаны, раз уж их увезли в Ровно, а не повесили в ближайшем селе для устрашения остальных, будут допрошены, а потом уже казнены. Как только сведения о том, что часть партизан уцелела и активно действует, дойдут до гестапо – у них появятся новые вопросы и казнь будет отложена. А там… Не знаю, что потом. Может быть, это просто продлит мучения пленных, а может быть – мы что-то придумаем, чтобы их спасти… В любом случае, у мертвецов шансов нет вообще.
После разговора с доктором нам пришлось еще два дня скрываться в лесу около Тучина. Надо было выждать, пока основные силы немцев покинут село. Я рассудил, что, уничтожив отряд, они не станут долго держать в окрестностях большие гарнизоны – и на фронте лишней роте рады будут, и другие дела, если что, найдутся. Так и получилось. Около полудня третьего дня ожидания прибежал наблюдавший за селом Казик с известием о том, что доктор наконец-то подал оговоренный сигнал. Как только стемнело, мы прокрались в село и, узнав от Максима Сигизмундовича, что нужные нам полицаи на месте, а немцев здесь осталось всего лишь человек десять, вышли на позиции. Троих я отправил контролировать направление, с которого могли появиться немцы. Мало ли – вдруг, несмотря на то, что я планирую провести операцию без лишнего шума, начнется стрельба. Было бы, конечно, идеально, если бы все немцы разместились в одном доме, выходы из которого кое-как могли бы контролировать и двое, но, как мы узнали от доктора, они остановились по двое в пяти домах. Придется очень постараться, чтобы не нашуметь. А если не получиться – что ж, значит не судьба. Как-нибудь отобьемся.
— Денис, посмотри в окна, — прошептал я, прячась поглубже в тень за сараем.
Шпажкин почти бесшумно побежал к дому. Только тень мелькнула. Вяло потянулись секунды. Я посмотрел на небо – опять дождь, похоже, будет… Надо бы озаботиться добыть одежду по теплее. С каждым днем все холоднее… Зато, покрытое тучами небо – нам только на руку. Если бы еще гроза, с громом, да молниями… Я поймал себя на мысли, что абсолютно не думаю о предстоящей операции. Дождь, холода… Дожить бы еще до этих холодов! Где же Шпажкин?
— Спят, товарищ командир, — легок на помине, боец, черной тенью, возник передо мной. — В доме – ни огонька. Еще и храпит кто-то так, что даже через окно слышно.
— Все там?
— Не знаю. Темно же…
Я цокнул языком. Остается надеяться, что в доме сейчас все четверо. Блин, как меня достали эти 'остается надеяться', 'может быть' и 'как-нибудь'! План весь – шит белыми нитками. Не план, а сплошное лоскутное одеяло какое-то! Если все полицаи в доме, если не нашумим, если потом немцы не будут искать нас на западе, если наша акция заставит немцев отложить казнь пленных… План-то, собственно, отсутствует как таковой! Все только на одном 'небось' и держится. Однако, отступать поздно.
— Двери не проверял? — я снова заставил свои мысли вернуться к делу.
— Заперто, — лаконично ответил Шпажкин.
Подождать, пока кому-то из полицаев до ветру приспичит? Или попытаться открыть дверь? Если ждать, то можно так и до света дождаться. Хрен их знает… Тем более, холодно уже. Для таких целей в сенях вполне может ведро стоять. Значит – взламывать? А если нашумим?
— Там щеколда на двери, — решился прервать мои мысли Денис. — Ножом поддеть – проще простого. Я проверил.
— Значит, идем. Денис – ты со мной. Остальные – контролируют окна, — мысль сделать бойцу
