кипятка.
— Курить есть? — спросил он, поставив стаканчик на стол.
Я молча протянул кисет, в котором еще оставалось немного табака, так же молча наблюдал, как Александр сворачивает самокрутку. Всем своим видом я постарался показать, что продолжать разговор придется ему. Свой вопрос я задал – теперь должен последовать ответ на него, и никак иначе.
— Разные люди в Ровно есть, — ответил Александр только после того, как докурил свою самокрутку. За время ожидания успел закурить и я сам. — Кто-то листовки по столбам, да стенам расклеивает. Кто-то пытается жить, как до войны жил. А кто-то и оккупантам прислуживает…
— Да ладно тебе! — теперь пришла моя очередь пожимать плечами. — Твой концерт, который ты устроил на краю ямы, говорит сам за себя.
— И что же он говорит?
— Что ты – предан советской власти, — на то, что разговор будет легким, я и не надеялся. Поэтому, приготовился давить на спасенного, пока он не сломается.
— Ну, если бы не был ей предан, то у той ямы вряд ли оказался бы, — согласно кивнул Александр. — Вот, дай мне винтовку – делом докажу свою преданность.
— Дам, — согласился я. — Только, и мы у той ямы не просто так оказались. Нам нужен был человек, который выведет на подполье в Ровно.
— А что вам от подполья надо? — хоть Александр и не дал прямого ответа на мой первоначальный вопрос, но я почувствовал, что игра в слова заканчивается и начинается уже предметный разговор.
— Мне нужна информация, — я принялся сворачивать новую самокрутку, попутно обдумывая свои дальнейшие слова. Осторожный подпольщик мне попался. Слово не так скажешь – закроется, и хоть режь его! Хотя, на что я рассчитывал? Что он, после чудесного спасения, сразу же в ноги мне кинется и побежит представлять главе подполья? А если я работаю на гестапо и спасение Александра – чистейшая провокация гестапо? Так что, я с пониманием отнесся к осторожности Александра и разговор с ним вел терпеливо. — Несколько недель назад, неподалеку от Тучина немцами был уничтожен партизанский отряд, в который мы входили. Когда немцы напали на наш лагерь, мы были на задании. Только потому и уцелели. У меня есть информация, что более десяти наших товарищей попали к немцам в плен. Их увезли в Ровно. Думаю – в гестапо. На подполье я хочу выйти, чтобы узнать, живы ли они еще и, если живы, как их можно освободить.
Александр долго обдумывал мои слова. Так долго, что я, поначалу решив его не торопить, уже начал обдумывать свои следующие слова, испугавшись, что он и на этот раз ответит уклончиво. Однако, лишь только я открыл рот, он заговорил.
— Про товарищей ваших знаю, — медленно проговорил он, потянувшись к лежащему на столе кисету. — Меня арестовали через два дня после того, как мы узнали о том, что их привезли в Ровно…
Наконец-то Александр, пусть косвенно, но подтвердил свою принадлежность к подполью. Не ошиблись! Несмотря на неимоверно количество 'если' в моем плане выхода на подполье, первая его часть получилась! Однако, следующие слова Александра влили целую бочку дегтя в ту чайную ложку меда, которая меня только что обрадовала.
— …Живы ли они еще – я не знаю, — продолжал Александр. — Только, даже если они живы, оставьте мысль о том, чтоб их освободить.
— Почему? — мгновенно поник я.
— В Ровно вы, без документов, не войдете. Вас схватит первый же патруль, — принялся перечислять, загибая пальцы, Александр. — Даже если вы обойдете все патрули, здание гестапо, где находятся ваши товарищи, расположено на Калинина. На этой улице находятся практически все оккупационные учреждения, включая Рейхскомиссариат, и вход туда запрещен всем, кроме немцев и тех, кто имеет соответствующий пропуск. Даже мы… Даже подпольщики не смогли туда проникнуть…
— Слушайте, Александр, — перебил я, — и так понятно, что вы принадлежите к подполью. Так что, говорите свободно.
— Ладно, — согласился подпольщик. — Итак, на Калинина вы проникнуть не сможете. Далее, если вам, все же, удастся как-то попасть на Калинина – вы хоть представляете себе, как охраняется гестапо? Вас всего сколько? Если считать тех ребят, которых вы освободили вместе со мной – одиннадцать человек?..
— С вами – двенадцать.
— Без меня, — отрезал Александр. — Эта затея – чистое самоубийство. Думаю, я принесу гораздо больше пользы Родине, если останусь жив. Одиннадцать человек против всего ровенского гарнизона?
По всем статьям Александр был прав. Действительно, затея с освобождением наших товарищей, при здравом размышлении, оказалась даже не авантюрой – чистым самоубийством. И прав он в том, что живыми мы принесем больше пользы, чем погибнув, даже во имя высокой цели… Но мне настолько претит мысль о том, чтобы отказаться от попытки спасти попавших в плен… До боли претит!
— А если попытаться спасти их так же, как спасли вас? — предложил я.
— Шансов чуть больше. — Александр немного подумал и снова покачал головой. — Только, сомневаюсь, что это получится. Во-первых, мы не знаем, когда их будут казнить. Во-вторых, после того, как вы спасли нас, немцы будут уже гораздо осторожнее. Сменят место казни, усилят охрану… В третьих, скорее всего, партизан попросту повесят на внутреннем дворе гестапо или на одной из площадей города. И охрана там будет…
Снова повисло молчание, за время которого я успел закурить уже третью за последние десять минут самокрутку. Говорить ничего не хотелось. Что же делать? Видимо, этот вопрос, вертевшийся в голове, я произнес вслух.
— Воевать, — жестко произнес Александр. — Воевать и уничтожать немцев.
Внезапно меня осенила идея. А что если… Помнится, в моем времени разные террористические организации захватывали заложников и требовали, угрожая их уничтожить, выпустить из тюрем своих товарищей. Вот, вроде, в Палестине какого-то израильского капрала захватили… Да вспомнить, хотя бы, 'Крепкого орешка'! Там, в первых двух частях, сюжет построен как раз на этом! Я изложил свои мысли, естественно – не проводя параллели со своим иновременным происхождением, Александру.
— Заложников? — тот ненадолго задумался. — Разве что, какую-то очень большую птицу поймать получится. Функа или самого Коха…
— Насколько реально захватить кого-то из них?
— В самом городе вам никого захватить не удастся. Даже если удастся – вы потом не сможете уйти…
Это – да. Вертолетов сейчас нет, чтобы потребовать за освобождение заложников. Потребовать самолет? Так, придется, ведь, на аэродром ехать – сомневаюсь, что немцы согласятся. Они нас вообще из города не выпустят. Кроме того, пилотов среди нас все равно нет…
— …если и попытаться, то только за городом. Функ из Ровно практически не выезжает. — Александр замолчал примерно на минуту. Видно, что он напряженно что-то обдумывает. — Зато, Кох часто мотается в Берлин и обратно. Но… Он ездит с такой охраной, что его захватить – тут даже роты не хватит. В Ровно он прибыл-то как! Его целая рота мотоциклистов, две танкетки, да еще несколько легковых авто сопровождали! И потом, даже если все получится, немцы просто окружат весь район, где будет происходить обмен, и вы, потом, из кольца никак не выйдете.
Снова повисло молчание. Я напряженно думал, определяя плюсы и минусы плана с заложниками. Александр тоже сидит, уставившись в столешницу пустым взглядом – напряжение мысли у него ничуть не меньше моего.
— Давайте сделаем так, — заговорил он настолько неожиданно, что я, погруженный в свои мысли, чуть не подпрыгнул, — мне надо съездить в Ровно и кое с кем переговорить. А потом – вернусь, и обсудим все еще раз.
В Ровно я его, конечно же, отпустил. Понятно, что Александр хочет посоветоваться с руководством подполья по моему вопросу. Да и вообще – решить, как быть с нами дальше. В любом случае, мне это только на руку. Честно говоря, после этого разговора, после того, как я осознал, что задача, которую я себе поставил, находится на грани невозможного и освободить своих товарищей, скорее всего, не получится, я оказался в полной растерянности. Что делать дальше – полностью непонятно. Можно, конечно, снова уйти
