– Но что бы ты сделала на моем месте?
– В твои годы я была замужем и воспитывала дочь, – она старалась казаться строгой.
– И все же?
– Ну что хорошего даст тебе столица? – Не выдержала бабуля. – А здесь твой дом, здесь мы, и все, что твоей душе угодно. Все!
– Все верно, милая моя, – вздохнула я, чувствуя себя так, словно отправляюсь на верную смерть, а она изо всех сил отговаривает меня. – Здесь есть вы и мое сердце всегда с вами. Но то, что угодно моей душе, увы, не здесь. Мой путь, даже если это путь канатоходца, ведет меня туда, в другую жизнь, настоящую, понимаешь?
Не в силах скрыть слезы, бабуля поспешила скрыться сама, покинув комнату.
– Ну хорошо, хорошо, – кивнул отец. – Ее я тоже беру на себя…
Поблагодарив его за понимание, я сразу же покинула отчий кров и, не придумав ничего лучшего, отправилась на поиски Алисы Боднер.
Глава 33
– Эй, ты куда? – Взвыла сиреной старуха-вахтерщица, как только я пересекла пустынный холл театра. Но я уже выучила этот фокус и даже не моргнула, когда настырное эхо кричало мне вдогонку: «Я сейчас милицию вызову!».
Когда я постучала и вошла, в центре знакомого кабинета высокий худощавый парень в потрепанных джинсах и футболке, стоя ко входу спиной, громким драматическим голосом повествовал:
Однако монолог, обращенный к сидящим перед ним коллегам (двум девушкам и руководительнице) пришлось прервать. Радостно всплеснув руками, ко мне поспешила Лариса Михайловна.
– Как чудесно, что вы здесь! Мы готовим вечер памяти для Мирочки. Кое-что репетируем… Она очень любила поэзию. Знаете... говорила, что есть поэты и рифмоплеты. Стихи первых, как клубничный джем – сколько не ешь, никогда не пресытишься. А вот вторых приравнивала к испорченному мясу. Представляете? От того и не любила наши местные поэтические вечера, якобы, от них на версту несет гнилью. И знаете что? – Женщина заговорчески наклонилась. – Я совершенно с ней согласна. От некоторых рифмоплетов можно получить рак уха…
– Мне как-то не приходило в голову ассоциировать поэзию с едой, - ответила я.
– А вот Мире воображения было не занимать…Ой, – спохватилась Лариса Михайловна. – Но вы же по делу, верно? – И жестом пригласила меня присесть. – Простите, я тут со своими впечатлениями… Хотели о чем-то поговорить?
Я на секунду замешкалась, не зная, стоит ли поднимать интересующий меня вопрос при ребятах.
– Где Алиса? – Я заметила, что девушки нет среди присутствующих.
– А мы не ее уровень, – неожиданно выпалил молодой человек, который перед тм читал стихи. Ларисе Михайловне пришлось пояснить:
– Алиса ушла из труппы. У девочки сложный период, она запуталась…
По взгляду женщины я догадалась, что ей не приятно обсуждать и тем более осуждать поступок Алисы при учениках. И тогда я предложила:
– Может, мне стоит поговорить с ней?
Кажется, эта идея женщине понравилась, потому что она воодушевленно подхватила:
– Знаете что, а вы попробуйте! Человек вы умный, образованный, найдете, что сказать. Может, именно вы сможете повлиять на нее…
Я заметила, что молодые люди разглядывают меня с затаенным интересом, словно не осмеливаясь о чем-то спросить.
– Правда, что вы были крутым театральным критиком? – Наконец решился парень.
Я скромно отшутилась:
– То, что много писала о театрах - это правда.
– Так напишите о нас, – воскликнул он.
– Боюсь, я сейчас не в форме. Давно не пишу об искусстве.
– Приходили бы чаще, – уверил он, – тогда бы и форма быстро вернулась. А мы вам такой спектакль сыграем, поверьте – столица умрет от зависти!
– Обещаешь, – рассмеялась я, оценив эту «угрозу».
– Да уж мордой не ударим!
Лариса Михайловна подала мне листок с адресом.
– Толик у нас экстраверт, – сказала она с теплотой.
Я уже попрощалась с ними, когда Толик вдруг любвеобильно подметил:
– Знаете, Аня, вам бы черный парик, ну, такой - с челочкой – и вы ну просто вылитая…
– Тебе вечно мало внимания, – резко одернула его руководительница. – Не навязывайся!
– Ты хотел сказать, Клеопатра? – Усмехнулась я сардонически. – О нет, для Клеопатры я слишком бледная. Но за комплимент благодарю.
Лариса Михайловна тем временем вызвалась сопроводить меня до холла, что выдавало ее желание поговорить наедине. Старуха-вахтерщица с чуткостью сторожевого пса следила за каждым нашим жестом и звуком. Лариса Михайловна понизила голос почти до шепота:
– В кабинете было неудобно о таком спрашивать… Но, скажите честно, вы знаете, где Кирилл?
– Разве вчера он к вам не заходил? – Я не сразу смогла понять, что она имела в виду.
– Мы его уже больше недели не видели. – Призналась женщина с неподдельным беспокойством. – Скажу по-правде, я не верю, что он способен скрываться.
– Скрываться, – удивилась я. – Почему вы так подумали?
– О, Боже, простите, это так неприятно, – женщины смущенно потупила глаза. – Алиса пошла с таким заявлением после того, как увидела вас с Кириллом, покидающих пределы города. Глупость сделала! Я ее не оправдываю. Но мы все знаем, что помимо жилья, что он арендует здесь, есть еще какое-то место за городом. Но никто там не был, и в общем… Не подумайте, что кто-то собирается вмешиваться в ваши личные с ним отношения, только я вынуждена напомнить, что он давал подписку о невыезде…
Я некоторое время смотрела на нее не моргая, сраженная не так известием, что Кирилл может скрываться, как ее фразой «ваши личные с ним отношения». Потом недоумевала еще больше, почувствовав, что щеки пылают огнем, как будто меня застигли на чем-то непристойном.
Не знаю, каким образом мне удалось при этом с абсолютной внешней безмятежностью заключить:
– Никакие отношения, кроме дружеских, нас с Кириллом Чадаевым не связывают. А то, что он скрывается от чего-то – больше похоже на абсурд. По-моему, скрываться вообще не в его духе, тем более, если речь идет о недоразумении. Он либо еще ничего не знает, либо просто сейчас, пока мы соображаем, что к чему, общается с прокурором.
– Вы, конечно, правы, Анна, простите… Почему-то все так запуталось в последнее время. Я ничего не понимаю…
