проверенной схеме. Переломал им руки-ноги и выбросил где-то за МКадом. Тебя такое наказание устраивает?
— Был бы февраль, устроило бы, — задумчиво протянула Саша.
— Ну ты и садистка! — заметил Михаил.
— Да, я злющая, кровожадная и мстительная, — честно ответила Саша. — Но чтобы увидеть эти неприятные стороны моего характера, меня надо как следует разозлить. Ладно, с подручными разобрались. Поговорим о Стане.
— Ты хочешь знать, как получилось, что мои люди оказались там? — спросил мужчина.
— Токарев, вы удивительно проницательный человек, — заметила Саша. — Это же главный вопрос вечера.
— За тобой следили, — ответил Михаил.
— Спасибо, капитан Очевидность, — Саша начала кипятиться. — Почему за мной следили?
— Следили, потому что предполагали, что на тебя могут напасть, — сказал Михаил.
— А почему вы решили, что на меня могут напасть? — Саша гневно сощурилась. — И прошу вас, Токарев, сэкономьте наше время, расскажите сразу всю историю. Не заставляйте меня вытягивать из вас каждое слово.
— Хорошо, — Токарев прикусил губу, затем продолжил. — Ты дала мне список. И мои люди проработали всех фигурантов. Но это как искать иголку в стоге сена. Опять же, список мог быть неполным, как это и получилось. Было принято единственно верное решение ловить на живца. Мои люди аккуратно пустили слух, что это ты вылечила мою дочь. То есть испортила чью-то работу. И что ты пообещала найти подонка, который это с Ириной сделал. Осталось лишь ждать, кто придет с тобой разбираться. Несколько дней назад около тебя начали крутиться подозрительные личности. А сегодня мышеловка захлопнулась. Тебя взяли. Бойцы Славовича все держали под контролем. И когда появился заказчик, они вмешались. Это оказался Стан…
— И где он сейчас? — спросила Саша ровным голосом.
— Сбежал, — выдавил из себя Михаил.
В комнате стало очень тихо, слышно было как в камине трещат поленья. Михаил оглянулся на свою гостью.
Саша сидела неподвижно, уставившись на 'Леди Годиву', хотя вряд ли что-то видела. На лице женщины застыло напряженное выражение, она бессознательно сжимала и разжимала кулаки. Конечно, Саша на него злилась. Но Михаил не мог поступить иначе. Он обязан найти обидчика дочери и сделает это. Надо, наверное, извиниться перед Сашей. И подарить ей что-нибудь дорогое. Женщины это любят.
Глава двадцатая
Странное чувство нахлынуло на Сашу, словно она парила в воздухе без всякой надежды почувствовать под ногами твердую землю, оставшуюся далеко внизу. Весьма неприятное ощущение, и никак не избавиться от этой невесомости.
'Токарев меня предал. Я ему дочь вылечила, а он меня предал! Рассыпался в благодарностях, говорил, что по гроб жизни мне обязан, а сам меня предал!'
Умом Саша понимала, что не стоит так расстраиваться. Просто ей не нравилось разочаровываться в людях. О человечестве вообще Саша была невысокого мнения. Но те немногие, кому она доверяла и любила, оставались для нее святы.
И Токарев почему-то попал в круг доверия. Саша одела на мужчину хрупкий венец благородства. Теперь корона слетела с его красивой головы и вдребезги разбилась о каменные плиты реальности. Сашу душила обида за то, что она видела в Токареве прекрасного принца, а он оказался всего лишь человеком. Но ругать нужно только себя. Во всех бедах виновата только она. Она одна.
— Токарев, вы сволочь. Вы использовали меня. Подставили. То, что меня спасли — чистая случайность. По вашей милости я должна была сдохнуть, — Саша говорила тихим голосом, лишенным всякого выражения.
— Мне жаль. Я не должен был втягивать тебя. Но я не думал, что дойдет до вот этого, — Токарев указал рукой на ее разбитое лицо. — Поверь, зла я тебе не желаю…
— Ой, бросьте! Плевать вам на мои увечья, и не сожалеете вы нисколько, — перебила его Саша. — Но меня это совсем не удивляет. Скорее даже этого стоило ожидать. В поступили как любой нормальный человек. Ты меня выручи, а я тебя выучу! Но я на вас не в претензии. И знаете почему? На вашем месте я поступила бы точно также.
— В каком смысле также? — сдавленно спросил мужчина, старательно пряча глаза.
— Я переступила бы через любого ради своей дочери, — жестко сказала женщина. — Подумаешь, подставили наглую ведьму, которая ободрала вас как липку. Ну, похитили меня, ну избили! Я ведь в конце концов жива. Зарастет все как на собаке!
— Я понимаю, ты расстроена… — попытался ее успокоить Токарев.
— Да ни черта вы не понимаете! — закричала на него Саша. — Интриги тут плетете?! Макиавелли по сравнению с вами деревенский сплетник. Вы меня под монастырь подвели! Теперь Стан меня люто ненавидит. Этот вампиреныш считает меня виновницей своих неудач. Потому что очень удобно сваливать вину за провалы на других. Покоя мне отныне не видать. Стан будет на меня охотиться, пока кто-то из нас не умрет. Это война. И в это дерьмо меня втянули вы, надутая индюшатина! Зря я сказала про порчу, нужно было делать дело и валить. А я решила поиграть в добрую самаритянку! Ни дать ни взять, дурочка с переулочка!
— Хватит гундеть! — разозлился Токарев, вскакивая с кресла и нависая над женщиной. — Я не буду пред тобой весь вечер извиняться. Ты жива! Поужинала! И довольно об этом.
— Урод самолюбивый! — взорвалась ведьма. — Затыкайте рот своим халдеям! Я ведь не сказала, что спущу вам обиду. Я вам устрою…
Внезапно скрипнула дверь, и они обернулись. В дверях стояла Ирина. Лойе так удивилась девочке, что ее злобу словно ветром сдуло.
У Ирины были тонкие черты лица, в которых угадывалось сходство с отцом. Короткие темные волосы слегка вились, открывая тонкую гибкую шейку. Девочка была еще очень худа, с длинными руками и ногами. Саше она почему-то напомнила жеребенка. На Ирине болталась розовая пижама с феечкой Блум.
Девочка уверенной походкой пересекла комнату и подошла к отцу. Токарев обнял девочку и поцеловал в макушку. Мужчина смотрел на дочь, и глазах его отражалась любовь, теплота и родительская гордость. А женщина смотрела на них обоих — отца и дочь. Она вспомнила свою семью, и как всегда боль захлестнула ее с головой.
С годами образ мужа выветрился у Саши из памяти. Когда Герман был жив, она к нему не приглядывалась. И теперь жалела об этом. Очертания мускулистого тела, отблеск пота на загорелой коже, длинное узкое лицо. Надо было запомнить каждую мелочь. Родинки, шрамы, морщинки.
День за днем, год за годом Герман уходил все дальше. А потом он превратился в незнакомца на фотографии. Саша смотрела на его лицо на бумаге, но из памяти ничего не могла выудить. Воспоминаний не осталось. Она не помнила ни голоса его, ни запаха, ни того, как он двигался или смеялся. Как ни странно, Саше от этого было не легче, а больнее. Она считала, что придает его второй раз. Однажды, когда он из-за нее умер. И теперь, когда он ею забыт.
Но с дочерью такого не случилось. То была открытая, незаживающая рана. Ее можно не трогать, и тогда она вроде бы не саднит, но стоит о ней вспомнить и боль возвращается. Воспоминания накатывали на женщину внезапно, как приступ хронической болезни. Лойе могла лежать в горячей ванной, закрыть глаза, и вдруг дочь оказывалась с ней. Саша прижималась к мягким волосам на затылке ребенка, вдыхала ее аромат и блаженствовала. Удовольствие, порожденное материнским инстинктом, древнее самого человека, пронизывало женщину насквозь. Матка напрягалась, грудь ныла. Ее дитя…
— Ира, что ты не спишь? Ночь на дворе, а тебе завтра рано вставать, — голос мужчины вернул Сашу в реальность.
