Когда я купил газовый баллончик, жизнь сразу же изменилась. Когда я приобрел ещё и нож, то и вовсе стал чувствовать себя крутым террористом. Весь мир сразу меняется, как только ремень начинает оттягивать черная фаллическая сталь, а в старой джинсе обнаруживается газовый патрон. Теперь я воспринимал автобусную остановку не иначе, как театр военных действий.
Каждый неодобрительный или оценивающий взгляд в мою сторону я готов был насадить на острие, а когда проходил мимо стайки полумертвых гопников, то чувствовал себя берсерком, который вот- вот ринется в бой. Это потрясающее чувство - вынося мусор, ощущать, что ты пробираешься на разведку во вражеский тыл. Помимо моей воли правая рука всё чаще начинала жить самостоятельно, опускалась на чехол и поглаживала оружие. Откуда-то с юга, а может из-под ног, пришла смелость, которой я никогда раньше не обладал. Ощущение от обладания самым дрянным китайским ножиком, предназначение которого это ковыряться в зубах, делали меня значимым, как квадратное уравнение, и я, больше не в силах противиться холодному, змеиному чувству, стал испытывать бесконечное презрение к окружающим меня безоружным людям.
Ехал ли я в автобусе, сидел ли на парах, проходил мимо перетёкшего в сплошное пузо полицая или проскальзывал через подземную стражу турникетов, я думал только об этом: 'Теперь я вооружен и очень опасен'. Оружие - это символический пропуск в мир настоящих мужчин. Это договор о распространении оружия, который ты должен подписать чужой кровью. Оружие - это прекрасно.
А потом мне дали по щам.
Всё произошло как всегда внезапно. Неизвестная сволочь, которая распоряжается в нашей Вселенной случайностями, выделила мне в противники сразу троих. Они были одеты в спортивные костюмы, не читали Чака Паланика, не знали о Шлахтере и не были настроены на компромисс. Они выскочили на меня по пути домой, так, что я ничего и не успел заметить.
Я понял, как это важно - вовремя получить по лицу. Чувствуя солёную кровь на рассечённой губе, подсвечивая луне фиолетовым фонарём и играя в прятки с пространством, ты навеки вечные эмигрируешь из страны благородных эльфов и поселяешься на кровавой матушке-земле. Так как помимо этих бед я жил ещё и в России, то грабители украли у меня, кроме телефона, нож, напоследок высморкав на меня мой же баллочик, который я рефлекторно достал, но не смог применить.
Они интеллигентно заключили:
- Ах ты сука!
Так я и остался лежать на выгнувшем грязную спину снегу со вкусом перечной мяты. С залитым кровью лицом, текущими из глаз слезами, запуганный до икоты и обесчещенный тем, что мою мечту, мое мнимое превосходство бросило в лужу какое-то быдло, я побрёл домой. Оправившись от потрясения, я со злости послал куда подальше настойчивые звонки Славы и отказался с ним встречаться. И даже, когда он пришёл ко мне домой, не пустил того внутрь, потому что мне было мучительно стыдно за свою слабость. Клуб настоящих мужчин, без китча принявший меня в свои объятия, как только разглядев, кто к нему попал, отвесил мне хорошенький пинок под тощую задницу.
Мама завыла и заплакала, а отец, раньше получавший по щам намного чаще, нежели я, и мутировавший в знающего жизнь терпилу, сказал:
- Защищаться надо было, сын!
Только глубокое чувство стыда остановило меня от того, чтобы броситься на него с кулаками. В последствие я никому об этом не рассказывал, но вся компания заметила мое изменившееся поведение. Впрочем, новое оружие я себе все-таки купил. Только теперь я хранил ледяную уверенность в том, что смогу его применить.
Солнце на выходных вывернулось из царства мертвых, растопив первый снег и прогрев землю. Перед неумолимо надвигающейся зимой природа подарила нам жаркий денёк.
На встречу с писателем пришли разные интеллигентные люди. Среди них было пара убийц, пироманы, душегубы, люди, отсидевшие на четырёх двадцать лет, подрывники, NSBM-шники и ценители поэзии Бабеля. О таких мелочах, что за каждым гостем на литературном вечере числилось по несколько уголовных эпизодов, упоминать не стоило, но я упомяну. Таких ужасных рож я никогда ещё не видел. Ну, разве что когда раньше ходил на дискотеки. Складывалось ощущение, что если сейчас собрать их всех и построить в колонну, да пойти на Москву, то мы бы заткнули за пояс марш Муссолини на Рим. Все были Ns- sxe-hardcore-peoplheater-ubermensh, пылали ненавистью к русскому быдлу и жаждали обсуждать русскую же литературу.
Среди сборища выделялся огромный германофил, который вполне мог бы помериться силой с покойным Ломом. Был худой, как индийский маг, язычник, признанный колдун и ведист. Коля Добров незаметно затерялся на фоне этих людей и... десятков литров пива, купленного для чисто символического застолья. Ведь все же были sXе и не мыслили жизнь без крестов.
В конце застолья, германист, ранее кричавший о дикости и скотстве русских нелюдей, о спасительном похоже Гитлера и очистительной инъекции отрядов СС, что только и могли спасти нас, доказал свои слова делом. Когда все уже легли спать, он достал свой обыкновенный славянский хер и, подчиняясь проснувшимся архетипам предков, зассал весь первый дачный этаж.
Маг напился так, что читая текста группы 'Волколак', успешно выдавая их за сакральные арийские мантры, свалился в костёр и обгорел, чем стал похож на негра. Мне подумалось, что вполне возможно, так и появилась негритянская раса. Коля Добров, который поначалу призывал грабить, потом убивать, а потом обнёс какой-то дом, залез на середину сосны, высящейся над его дачей и крикнул:
- Надоело жить!
Пьяные голоса снизу заинтересованно ответили:
- Так прыгай, заебало ждать!
И Коля прыгнул, как обезьяна, но не смог воспарить, как альбатрос. Он рухнул на жестяную крышу, оставив в ней вмятину, покатился по кровле вниз и, как трюкач в цирке, рухнул в бочку с талой водой. Восстав оттуда и напоминая русалку, писатель пошёл спать. Так как дело обстояло в скором наступлении зимы, писатель подхватил трахеит средней степени тяжести и целый курс антибиотиков.
Слава философски заметил:
- В целом, мы плодотворно побеседовали о литературе.
Я вздохнул и продолжил слушать рассказ напившегося бабохейтера. Он рассказал о пятнадцати видах онанизма и о том, что лучше всякой девушки - это насиловать мягкий матрац. Сразу подумалось о Шендеровиче. Алиса вела себя независимо и несколько раз словесно опустила парней, которые испытывали настойчивое желание пострелять в неё своим генотипом. Мне хотелось разрядить в каждого из них несуществующий пистолет, поэтому я пил всё, что горело. Постепенно моим вниманием завладел не навязчивый предмет моих желаний, а тот скрюченный подросток, рассказывающий про способы онанизма. Многие слушали его очень внимательно и даже наматывали мудрость на ус. Тогда мне было очень смешно, ведь я видел существо ещё более жалкое, нежели я. Кто мог знать, что за душещипательными откровениями стоял человек, которому было суждено прославиться в самое ближайшее время.
Когда солнце порезало мои веки, я проснулся. Рядом лежало опоганенное прошлое: кто-то здорово опростался на флаг III Рейха, который теперь возвеличивал кислую блевотину в красном канте. Наверное, так советские солдаты встречали Победу, почему-то подумалось мне, и я со стоном отполз в сторону. Внутренности перемёрзли, и худющее тело покрылось синими пупырышками.
- Где я?
Диспозиция была незнакомая. Никакой дачи, напоминавшей постройку писателя, не наблюдалось, а вокруг царило серо-бурое царство лесополосы. Скоро уже должен был окончательно выпасть снег, и лесок выглядел убитым наповал. Такого места я в помине не помнил, впрочем, как и финала вчерашнего вечера.
- Надо позвонить братюням.
Но в джинсах не было мобильника, и страх ликующе поцеловал меня в губы. Тщательно пошарив по карманам, я нашел в заднем из них что-то липкое и, с омерзением оторвав 'это' от ткани, вытянул на свет сварожий.
- Ох ты ж ёбанный ж ты на хуй!
