Я не понял смысла его слов, как и никто в зале не понял: люди внизу подергивались нервными точками, я, здесь, наверху, тоже подергивался. Зал заминирован, заминирован зал — что это значит, господи? Почему не звучит больше музыка? Люди подергивались, я тоже подергивался. Он, этот страшный, страшнее, чем тот, что когда-то жил в моем зеркале, убил музыку, ту невероятную музыку, и теперь сам дирижирует своим Stabat mater автоматом. Он дирижирует смертью, то, что предчувствовала dolorosa, свершилось. Зал заминирован. Это захват заложников. Лучшего дирижера этим кошмаром найти невозможно.
Сзади меня происходит движение. Алекс. Я забыл, что мы вместе, совершенно забыл, прости меня, Алекс. Оборачиваюсь, чтобы это сказать, — и натыкаюсь на черный силуэт без лица. Меня накрывает кошмар, земля расступается под ногами, я проваливаюсь в черную бездну.
— Алекс! — пытаюсь укоротить свое безумие. — Алекс!
Он, этот монстр в черной маске, не может быть Алексом. В ложе мы были вдвоем, только вдвоем, но это не Алекс. Монстр качнулся ко мне и начал движение рукой… Все повторяется, все повторится, только спастись на этот раз не удастся. Я знаю, что у него окажется в руке, когда он закончит движение. Он не левша, как тот, что однажды вот так же пытался меня убить. Он не левша, от его пистолета мне не скрыться в спасительной темноте парка. Он не левша, не Алекс…
Монстр довершил движение — вытянул руку. Пистолет наткнулся на меня и замер. Не Алекс, монстр качнул головой, словно извиняясь, и голосом Алекса произнес:
— Прости! У меня не было выбора!
Выстрела я не услышал — его заглушили литавры. Боли и ужаса перехода не ощутил: тихо, нестрашно умер.
Глава 13. Виртуальный преступник
Сама смерть тоже оказалась совсем не страшной и состояла из трех этапов: короткий полет в бессознание, пробуждение нового, посмертного сознания в виде неясного сна и, наконец, достижение цели — рождение в загробном мире. Я лежал, новорожденный, спокойный, немного сонный, и тихо радовался, что самое страшное испытание для всех живущих — смерть — уже позади, что ощущения в этом новом мире ничем не отличаются от наших, что душа телесна — я чувствую свое тело и даже небольшую головную боль, что здесь довольно тепло, сквозь сомкнутые веки различаю свет, вроде электрического, нережущий, неяркий. И звуки имеются, я давно уже слышу какой-то хорошо знакомый, приятный воспоминаниям звук. Открываю глаза — потолок с тенью люстры, ну да, я не ошибся: здесь электричество, поворачиваю голову — шкаф, книжный, знакомый. Звуки там, дальше, чтобы узнать их источник, нужно подняться, так не увидеть. Приподнимаюсь, сажусь, спускаю ноги с дивана — подо мною диван. Человек за столом, за компьютером — я его знаю! Алекс. Тот, кто меня убил, превратившись в черного монстра.
— Алекс! — зову я его, потому что не держу на него зла, ничего страшного ведь не произошло, и еще потому, что понимаю: теперь нам придется существовать вместе. Он, видимо, тоже это понимает и с готовностью откликается, сразу же прекратив свою работу:
— Ефим!
Поднимается и идет ко мне. Все же нужно сначала прояснить ситуацию, чтобы не осталось между нами недоговоренностей.
— Зачем ты меня убил? — спрашиваю я без укора, но он чувствует себя виноватым, хмурится и долго молчит, прежде чем ответить.
— Видишь ли, — говорит он наконец, — так было проще тебя убрать из зала и доставить ко мне.
— Странно…
— Там ведь в самом деле началась паника, зрители ведь не знали, что… И потом, дело не только в этом. — Он опять замолкает, собирается с мыслями, садится на диван рядом со мной. — Этот твой психиатр, упрямый осел, не пошел на сотрудничество. Уперся и ни в какую!
— Психиатр? Какой психиатр? Виктор Евгеньевич?
— Ага! — Алекс зло рассмеялся. — Ничего с ним сделать не мог! Заладил, что тебе никак нельзя за компьютер, и хоть ты сдохни! Пришлось прибегнуть к такой вот шоковой терапии, то есть немножко тебя убить.
— Но зачем? Я не понимаю!
— Чтобы ты вспомнил. — Алекс посмотрел на меня в упор, но потом отвел взгляд — он все еще чувствовал себя виноватым.
— Что вспомнил? — как можно мягче спросил я, показывая, что совсем не сержусь, только узнать хочу все, без всяких иносказаний.
— Он сказал, что тебе нельзя работать за компьютером, иначе ты уже по-настоящему сойдешь с ума, произойдет необратимый процесс и ничего невозможно будет сделать. Он сказал, что дал установку на то, чтобы ты забыл все, чем занимался раньше.
— Я прекрасно помню, что был программистом.
— Это-то да, но все остальное…
— Что остальное?
— Он сказал, что к компьютеру тебе близко подходить нельзя, больше всего на этом настаивал. Что нужно жить только реальной жизнью. И тогда я придумал вот эту штуку.
— Какую? Убийство? — ласково спросил я.
— Да, — Алекс виновато покачал головой, — и убийство тоже, как последнее средство, как шок. Но я не думал, что до этого дойдет, я все надеялся, что ты вспомнишь.
— Да что, что я должен был вспомнить?
— А ты так и не вспомнил? — Он опять посмотрел на меня в упор и опять не выдержал, отвел взгляд. — Значит, все зря, значит, мы его не найдем, а нас с тобой просто убьют.
— Мне не привыкать. — Я рассмеялся, легко, без всякого умысла, как отвечают на шутку, но понял, что не могу остановиться, все смеялся и смеялся, а смех не кончался.
— Перестань! — прикрикнул на меня Алекс и болезненно поморщился.
Я хотел перестать, но не смог, потому что вдруг понял, первый раз с момента своей смерти осознал, что совсем и не умер.
— Да прекрати ты! Все очень хреново. Если мы не найдем ребенка, нам конец!
— Какого ребенка?
— Какого! Антошку.
Вот этого не стоило ему говорить, совсем не стоило! Антошка — табу, а он, посторонний, вообще не имеет права! Это только наше… мое! Моя вина, моя беда, моя боль — на всю жизнь только моя. Я вскочил, размахнулся и со всей силы грохнул его по лицу кулаком:
— Замолчи, сволочь! Не трогай!
Алекс вскрикнул и повалился на диван — он не ожидал удара, был все равно что безоружный перед человеком вооруженным, это было подло с моей стороны, но вины я не почувствовал, и гнев не унялся.
— Не лезь не в свое дело! — закричал я на него и снова замахнулся. И снова ударил по открытому, словно специально подставленному мне лицу. Черт! Хоть бы прикрыл губы, чтобы я не видел извиняющейся улыбки, чтобы легче было. — Не лезь! Не лезь не в свое дело! — Я замахнулся в третий раз. Какого черта, он лежит и не защищается! — Гад! — Пусть бы он меня еще трижды убил, пусть бы что угодно, только не про Тошку, про нее нельзя, про нее подло. И подставлять лицо свое подло под мои истерические удары.
Он это понял и наконец-то сел на диване.
— Ефим! — Алекс ощупал скулу, цокнул зубом — по подбородку потекла струйка крови. — Ефим!
Я выхватил из кармана носовой платок, бросил ему на колени.
— Вытри кровь, черт возьми! Вытри кровь!
