возьми, как мы с тобой познакомились!
Он молчит. Раскачивается и молчит. Я не вижу его лица. Только бы опять не заплакал! Подползаю к нему, пытаюсь оторвать его руки от лица — мне нужно видеть! Не дается. В борьбе — в безумной, страшной и невыносимо смешной — мы скатываемся с кушетки на пол. И здесь продолжаем бороться. Это похоже на игру, на смертельную схватку. Прекратить, немедленно, все равно как! Больше не выдержать! И я бью его по голове кулаком, сильно, ужасно, как если бы убивала, он выворачивается, делает какое-то непонятное для меня движение и наваливается сверху. Горлу становится больно, и нечем дышать. Я щекочу его, чтобы освободиться. Он взвизгивает, отпускает, скатывается с меня, падает на спину и заходится в хохоте. Глотнув воздуха, присоединяюсь к этому безумному хохоту. Вакханалия смеха. Мы извиваемся на полу и никак не можем остановиться. Да и вряд ли хотим — что нам делать, когда смех иссякнет? Досмеемся до изнеможения, до полной отключки — возможно, тогда получится начать все сначала.
Уснули мы на полу, в обнимку, и кто-то заботливый, добрый укрыл нас во сне пледом. Открыла глаза — лицо его было так близко, что расплывалось и невозможно было рассмотреть чер ты. Только губы, яркие, опухшие — от поцелуев или от моего удара? — кроваво краснели. Что меня разбудило? Какой-то звук. Лежала прислушиваясь, может, опять повторится? Тишина. Вениамин всхлипнул во сне, наивно, по-детски, и снова все смолкло.
Тело мое затекло на твердом полу, и рука, обнимающая, онемела. Его губы так близко, что трудно удержаться, не поцеловать, но тогда он проснется. Что же меня разбудило?
Закрыла глаза, сосредоточиваясь на воспоминании: на чем оборвался мой сон? И ничего не смогла вспомнить. Значит, сны мне не снились? Тишина и темнота под закрытыми веками. Я должна была задать ему какой-то очень важный вопрос, но забыла какой. Очень важный… Важнее, чем тот: как мы его убили?
Что же все-таки меня разбудило?
Онемевшее тело мешает сосредоточиться. Перекатиться бы на спину, поменять положение, но его рука обнимает… Я не могу ее ни сбросить, ни переложить — не могу пойти на такое предательство. Я останусь с ним навсегда.
С ним, навсегда… Почему-то мне становится тревожно от этой мысли и хочется немедленно встать и уйти — сбежать… Придвигаюсь ближе, чтобы развеять тревогу, обнимаю крепче, чтобы убедить себя: только здесь, только с ним мне будет хорошо и спокойно. Но тревога не уходит, тревога нарастает. Крепче, еще крепче обнимаю… обнимаю так крепко, что делаю больно. Вениамин вскрикивает, испуганно открывает глаза. Несколько секунд смотрит затуманенным со сна, недоверчивым взглядом, но вот узнает меня, улыбается:
— Флер.
Описав круг, мы возвращаемся к началу.
— Флер! — Улыбка его дрожит, и голос дрожит. — Флер, ты не ушла? Ты осталась?
— Осталась, — говорю я не очень уверенно.
Тревога нарастает, все нарастает, тревога обретает привкус дурного предчувствия и передается Вениамину. Он протягивает ко мне руку и боится дотянуть, боится ко мне прикоснуться, но пересиливает себя и касается плеча. На мгновение рука, робкая, дрожащая, страшно неуверенная, задерживается на этой относительно безопасной точке и перемещается к спине, невесомо, трусливо. Скользит ниже — на него уже жалко смотреть, он морщится, словно от нестерпимой боли, закусывает губу. Что он задумал? Зачем он это задумал? Рука скользит — ниже, ниже.
— Миня! — пытаюсь остановить окриком руку, но она совершенно не слушается, скользит и скользит. — Я останусь с тобой навсегда! — даю я лживую клятву — все что угодно, лишь бы остановить. Я знаю, что он задумал, он знает, что я это знаю. Зачем он вот сейчас, когда мы прошли самое трудное, хочет нас уличить в обмане? Зачем разбивает иллюзию? Было хорошо. Да, было совсем неплохо. Зачем же тогда… Рука скользит, я ничего не могу с этим сделать, рука доскользает до шрама. Рука трясется от ужаса.
— Что это? — умирая, спрашивает он.
— Разве ты сейчас только заметил?
— Нет, не только, но… Мне приснился сон…
— А мне сны не снились. — Я выхожу наконец из гипноза его руки, спокойно отвожу ее в сторону, легко поднимаюсь. — Давай лучше выпьем. — Смеюсь искусственным, пластмассовым каким-то смехом — тревога так и не проходит, он тоже смеется — невесело наше веселье.
— Давай. Да, ты права. Нет никакого смысла… Пусть будет миг.
Наливаю водки в стаканы, чуть-чуть разбавляю соком. Подаю один ему.
— За миг! — горько, с нарочитым оживлением провозглашает он.
Я не знаю, что он имеет в виду, но на всякий случай поддерживаю:
— За миг!
Мы пьем, я тут же наливаю еще. Я хочу отвлечься и отвлечь его.
— За тебя! — поспешно провозглашает он новый тост — он хочет отвлечься, хочет уйти в другую, безопасную сторону.
Мы пьем. Я желаю обмануться — он страстно желает быть обманутым. Мы врем друг другу напропалую, мы страшно возбуждаемся от этого обоюдного вранья. Теперь Вениамин — Миня, я хочу в это верить! — завладевает бутылкой, мы пьем чистую водку, без примеси сока. Он рассказывает историю нашей первой встречи, я восторженно плачу.
— Ты всегда просыпалась от смеха, — заливает он и сам смеется.
Киваю, соглашаюсь и тоже смеюсь.
— А тебе обычно снились кошмары, ты кричал, — придумываю я на ходу.
— Это потом, после твоей… — Вениамин запинается, хмурится, наливает водки, и мы выпиваем за жизнь.
Мы пьем. Голова начинает страшно кружиться, подступает тошнота. Я заворачиваюсь в плед, забираюсь на стол, как на сцену, кланяюсь, еле удерживая равновесие, пою «Песню бездельника» на слова канадского поэта Блисса Кармана. Я не знаю, откуда берется мелодия, — никогда не слышала этой песни, но мой голос мне очень нравится. И Миньке нравится, да что там! — он приходит в восторг. Снимает меня со стола, несет на руках, садится вместе со мной, в пледе, на диван. Укачивает, убаюкивает, как ребенка. В голове страшный круговорот.
— Мы убежим, от всех убежим, — напевает он на мелодию только что исполненного мною «Бездельника» — или я напеваю?
— Просто нужно вызвать такси, — предлагает кто-то из нас, а другой категорически возражает:
— Нет, мы останемся вместе, навсегда, навсегда.
— Убежим и останемся.
Верчение в голове непереносимо. Мы засыпаем на полу, кто-то заботливый, добрый во сне укрывает нас пледом. Его лицо так близко… Губы кроваво краснеют. Темная холодная улица. От запаха бензина ужасно тошнит. Я никогда сюда не вернусь. Я никогда не снималась в кино. Я никогда больше не попаду туда, где меня нет. Я клятвопреступница. Но не убийца. Лестницу преодолеть невозможно — так много ступенек! Я никогда, никогда… А все-таки перехитрила. Не перехитрила, а предала…
Голова раскалывается от боли. Открываю глаза. Что меня разбудило? Был какой-то звук, внедрялся в мой сон, терзал покалеченный мозг. Впрочем, сны мне не снились.
Вальс из телефона — вот что меня разбудило! Я взяла трубку, ответила и поехала на свидание. Сны мне не снились, но это свидание точно было сном.
Я лежу на кровати в своей спальне, вальс звучит и звучит, никак не хочет уняться. Встать, отключить телефон? Заблокировать номер? Нет, нельзя: это станет неопровержимым доказательством того, что свидание было.
Глава 5. Расследование Андрея Никитина
