Из спальни донеслись голоса – видимо, открыли дверь. И опять зазвучали шаги – грузные, спотыкающиеся, словно несколько человек несли что-то тяжелое. Хлопнула входная дверь. Как у папы ночью – шаги и дверь. Грузчики, выносящие мебель.
Вероника повернулась к коридору, вскрикнула и обхватила лицо руками. В дверь комнаты просунулась голова.
– Мы закончили, – проговорила голова и скрылась.
Я вдруг почувствовала облегчение, непонятно отчего, непонятно, с чем связанное. Боль моя притупилась, страх почти совсем прошел. Мною овладело какое-то сонное, безразличное состояние.
Между тем враг оставался здесь, сидел напротив, требовал внимания, требовал от нас действий – расслабляться было рано.
– Мне нужен образец почерка вашего отца, – заявил он. – Найдите какое-нибудь письмо или открытку.
Вероника болезненно поморщилась – как папа сегодня утром. Поднялась, постояла в задумчивости, подошла к секретеру.
– Писем нет, – решительно, с враждебным вызовом сказала она и открыла ящик. Вытащила несколько бумажек. – Вот, если хотите, квитанции. За квартиру, за газ и за свет. Он всегда сам платил, сам заполнял.
– Ну… Хорошо, давайте квитанции, – недовольно вздохнул Родомский, сгреб бумаги, положил в папку – обломали с письмами! Помолчал, придумывая, как отыграться. Придумал. – Ваш отец очень любил вашу мать? – спросил он и невинно посмотрел на нас с Вероникой.
– Любил, – сухо сказала сестра, но не выдержала и опять заплакала.
– Я просто хочу понять, – он «не обратил внимания» на ее слезы, – что могло толкнуть вашего отца на такой необдуманный поступок. Потеря любимой жены или, может, была другая причина?
– Я не знаю, не знаю!
– А может, причин никаких не было?
– Не знаю, не знаю! – Вероника зарыдала в голос.
– Он очень маму любил, – сказала я, чуть отстраняясь от плачущей сестры, – понял, что прожить без нее не сможет, вот и вся причина.
– Хорошо. – Родомский поднялся. – Графологическая экспертиза установит… Ознакомьтесь и распишитесь здесь. – Он придвинул к нам свои бумаги.
Мы по очереди расписались, не ознакомившись с текстом. Следователь, или кто он там был, сложил протокол в папку, со снисходительной жалостью посмотрел на Веронику, с иезуитской улыбкой на меня:
– А ваша сестра более чувствительный, ранимый и восприимчивый человек, на вашем лице я не заметил и слезинки. Можно подумать, что вы и горя никакого не испытываете.
Я ничего не ответила. Важно было одно: враг уходит, потерпеть осталось всего несколько мгновений, а что он там говорит напоследок, не имеет никакого значения.
Родомский повернулся, пошел.
– Всего доброго, – попрощался он, спохватившись.
Мы с сестрой промолчали.
Шаги прогремели по коридору. Дверь оглушительно хлопнула. Вероника вскочила, выбежала в прихожую – босиком, тапки ее где-то потерялись, – и принялась звонить по телефону. Я не могла больше оставаться рядом с сестрой, не в силах была выносить ее пышущего жаром жизни тела. Воспользовавшись моментом, прошмыгнула в свою комнату и закрылась на замок.
Смерть понять невозможно. Так я думала и ошибалась. Я многое смогла понять, лежа на кровати у себя в комнате за запертой дверью. И не только понять – прочувствовать. Теперь я знаю, о чем думает, что ощущает человек за несколько часов до своей смерти, за час, за минуту, в миг смерти и даже некоторое время после самой смерти. А еще поняла: лучше знать, когда и как умрешь, заранее – смерть не должна застать тебя врасплох, к ней нужно подготовиться. Внезапная смерть похожа на несозревшее до конца и потому несовершенное стихотворение. Умирание – те же родовые муки. Родовые муки матери-тела, выпускающего на свет новорожденную душу. Душа должна отделяться от тела постепенно, мгновенная смерть – слишком большой стресс, который душа может и не пережить. Больше всех времени для подготовки у тяжелобольных и самоубийц. Маме не повезло. Папа выбрал правильный путь. Когда-нибудь я последую его примеру. Может быть, очень скоро. А пока…
А пока буду лежать взаперти, постигать основы прощания с жизнью и проходить этапы приближения к смерти. Так лучше, чем плакать, как Вероника. Готовиться к смерти совсем не больно, не печально, не страшно. Тем более что… Ну да, тем более что стихи мои не пишутся, и жить все равно больше не для чего. Стихи не пишутся, родители умерли – мир расшатался, обветшал и вот-вот рухнет.
В дверь мою постучали, вкрадчивым, длинным, перекатывающимся каким-то стуком – потусторонним стуком, словно не в дверь стучат, а гремят деревянным ящиком с шахматами у замочной скважины. Так было, так было в детстве, давно, он сегодня напомнил, а теперь вот стучит… Подготовка к смерти включает в себя прижизненные встречи с покойными? Шахматный танец ежевечерне…
– Соня! Открой!
Бабушка. Обошлось без дешевых трюков. Всего лишь приехала бабушка. Но как же не вовремя, как неуместно сейчас. И любой неуместен – любой посторонний. Не открою: постучит и уйдет, как когда-то ушла, отошла в сторону, не вмешалась.
– Сонечка!
Забарабанила в дверь кулаками, отчаянно, громко, уже без всяких шахматных реминисценций.
– Открой немедленно!
Нет, больше она так просто не сдастся, не уйдет. Не открыть – дверь выломает.
И устроит праздник, новый праздник на новую смерть.
– Сонечка! Открой, пожалуйста, я очень тебя прошу!
От праздника не отвертеться.
Я встала с кровати, открыла дверь. Бабушка, словно с размаху, влетела в комнату. Диким каким-то взглядом осмотрела меня, оглядела все вокруг, зачем-то заглянула под кровать и за занавеску.
– Как ты меня напугала! – Она вернулась ко мне, обняла, крепко прижала к себе, всхлипнула. – Зачем ты закрылась?
– Я всегда закрываюсь.
Скрипнула дверь, в комнату просочилась Вероника, сиротливо остановилась у входа.
– Собирайтесь, поехали! – взглянув на сестру, решительно скомандовала бабушка.
– Куда?
– Ко мне, конечно. Вам здесь нельзя оставаться.
– Почему?
Я не хотела никуда ехать, я хотела лежать на кровати, одна, одна. Да и некогда ехать, нельзя.
У меня есть задача, забота… И неизвестно, сколько времени осталось.
– Я больше не позволю вам разговаривать с этим хамом. Вероника рассказала… Пусть, если надо, меня допрашивают, а вам не позволю!..
– Он ушел и сегодня вряд ли вернется, – уныло сказала сестра, – но все равно ты права: лучше пока нам пожить у тебя. Надо позвонить в агентство ритуальных услуг, – невпопад закончила она.
– Не беспокойся, я возьму это на себя. – Бабушка строго, даже как-то сурово посмотрела на сестру. – Еще есть время.
– Сегодня Новый год, а завтра…
– Они работают без выходных, круглосуточно. Помоги-ка Соне собраться. Белье и одежду положи на несколько дней, – бабушка открыла шкаф, вытащила из него сумку (большую, дорожную, с ней мы когда-то ездили с мамой в гастрольные путешествия), – зубную щетку и что там еще?
Я сидела на кровати и безучастно наблюдала, как они меня собирают. Потом Вероника обошла квартиру, проверяя, выключен ли свет, перекрыла газ, бабушка вызвала такси, мы оделись и вышли. Внизу, у почтовых ящиков, нам встретился совершенно пьяный Артемий. Он шел к нам, но никак не справлялся с
