Приговор, который нельзя обжаловать

вагон поезда с неимоверно широкими кроватями вместо полок. Проводницы не было, и вообще никого не было, и я не знала, кому показать билет и как найти свое место. В конце концов легла, в туфлях, пальто и с сумкой, на одну из этих широченных кроватей, понимая, что делаю что-то не совсем законное и правильное, и мучаясь от этого. Вагон дернулся – поезд поехал. Лежать без подушки было неудобно, сумка давила под бок, в любой момент мог явиться контролер или проводник и согнать меня с места. Я закрыла глаза, притворяясь спящей, и действительно вскоре заснула. Мне приснилось, что я дома, у себя в комнате, на кровати. Родители и Вероника уехали все вместе в отпуск, но вот-вот должны вернуться. Я их жду, с нетерпением жду. Ждать осталось недолго. Поезд приходит в пять. Как только начнет смеркаться, раздастся звонок в дверь. Почитать что-нибудь, чтобы время быстрее прошло? Лучше написать. Посвящение возвращению. Не вставая, лежа, я протягиваю руку – она вполне дотягивается до ящика моего письменного стола, – достаю чистый лист, ручку… Посвящение идет как по маслу – не забыть бы слова, когда проснусь! Давно мне так легко не писалось, и боль уходит, уходит… Долгожданные сумерки – за окном, но в комнате темнее не стало. Положить лист на стол, на видное место, зачитать торжественно, как читаются оды. Шаги на лестнице – наконец-то! Что же я вдруг так разволновалась? Сердце стучит, как бешеное. Звонок. Куда бы спрятаться? Да нет, надо идти открывать. Встать, пойти, открыть. Странно, я, оказывается, все еще лежу на кровати, а мне казалось, что только что металась по комнате в поисках укрытия. Да был ли звонок – или не было? Не было, это звякнула ложка в стакане – проводница принесла чай. Сумка давит под бок, голове неудобно без подушки… Это Соня доела вишни и звякнула кружкой, ставя ее на подоконник…

Я открыла глаза, окончательно проснулась – бредово солнечный день полинял, утратил яркость – до наступления сумерек рукой подать. Как могла я уснуть в ожидании казни? Наверное, точно так же, как все засыпают, – я читала, что все засыпают.

– Он не приедет, – уныло сказала Соня, как только увидела, что я проснулась. – Я не чувствую его приближения.

– Наверное, это и невозможно почувствовать. Можно знать наверняка, можно верить, но почувствовать – как? Я, например, точно знаю…

– Ты опять о своем? – Соня скривила рот, передернула плечами.

– Тебе меня совсем не будет жалко? – печально-укоризненным тоном матери, которую совсем не любит ее ребенок, она с этим давно смирилась, но все же ей до сих пор отчаянно больно, спросила я. – Ты не станешь по мне скучать?

– Стану, – неискренне заверила Соня. – Мне будет, конечно, жалко. Но, знаешь, – она вдруг жестоко, насмешливо улыбнулась, – если он не приедет, боюсь, твоего ухода я не замечу. Честно говоря… – она издала смешок, уткнувшись в свое плечо, – честно говоря, ты всегда меня немного напрягала и сковывала. Я бы предпочла жить без тебя. Или не с такой, как ты.

– Да?… – Мне стало ужасно грустно, до слез грустно. – А я тебя любила.

– Знаю. Но завидовала и с огромной радостью поменялась бы со мной местами, даже пошла бы на подлость ради этого, скажешь, нет? Если бы можно было там, – Соня вытянутым указательным пальцем показала куда-то вверх, – кого-то подкупить, чтобы нас поменяли местами, ты тут же пошла бы на это. Скажешь, нет?

За что она меня так не любит? За что даже в последние часы обижает? В последние-то часы и стала обижать. Я вот ей искренне желаю счастья.

Боится, что он не приедет, и это затмевает все остальные чувства? Раздражается и злится на меня, потому что никого больше нет?

– Он приедет, не бойся. Все у тебя будет хорошо.

Она мне ничего не ответила, подперла языком изнутри щеку – вздутость, словно огромный, болезненный флюс. Уставилась в окно и сидит. Ну и ладно, и бог с ней! В конце концов она меня тоже разозлила. Пусть сидит в одиночестве, тем более до меня ей все равно нет никакого дела.

Я вышла из комнаты, довольно громко захлопнула дверь. Постояла в коридоре, прислушиваясь, не спрыгнет ли с подоконника, не пойдет ли за мной. Не спрыгнула, не пошла. Не из упрямства, от полного равнодушия. Куда мне теперь, где ждать-дожидаться?

Я выбрала большую комнату, села за стол, где шли поминки – одни, вторые (третьих не помню). Здесь ли будут поминать меня? Никого не осталось. Только бабушка, если выздоровеет, и Игорь. Они усядутся по оба конца стола, напротив друг друга, и скажут…

Не хочу! Не буду! Не стану я представлять свои поминки! А лучше… Соня подала неплохую идею, не обратиться ли мне в то высшее ведомство с просьбой?… Не обратиться! Ничем они мне не помогут, да и не надо, я могу сама! Сама представлю – и, уверена, справлюсь! – что там, в моей комнате, нет никакой Сони, что Соня – я, та самая, счастливая, прекрасная Соня – я. И есть только я, а ее нет и никогда не было. Это я была когда-то маленькой беззаботной девочкой, это у меня была полная комната игрушек, это я тогда играла с детьми в песочнице, бабушка подарила мне однажды меховую красную собаку, я до того ее полюбила, что ни на минуту не хотела с ней расставаться: гуляли, играли, ели и спали мы всегда вместе. Это я на зимние каникулы поехала с классом в Великий Устюг и встретила там любимого человека – Игоря, и сегодня он приедет за мной и увезет в волшебную страну вечного праздника.

Да вот ведь уже и смеркается, скоро, скоро… Мои родители и Вероника уехали в отпуск, да, кажется, и Артемий Сергеевич с ними. Никто не помешает нашему свиданию – ничто не помешает. Мой любимый уже вышел из дому – ждать осталось недолго.

Ждать осталось недолго. Убийца сегодня завершит свой цикл. Что он мне приготовит? Взрывчатку? Яд? Полиэтиленовый мешок, как Веронике?

Зашел в магазин мой любимый, выбирает цветы. Влажный, теплый воздух пахнет землей и зеленью. Как трудно сделать выбор – глаза разбегаются, голова чуть кружится от запахов. Белые лилии? Белые розы? Возьмите гортензии, вашей девушке они должны понравиться. Или вот еще хризантемы.

Пора прощаться. Пора готовиться к встрече с теми, кто раньше. Пора простить тех, кто остается. Он идет, он идет, несет мою смерть. Как она будет называться?

Пока выбирал цветы мой любимый, наступил настоящий вечер. Вышел из магазина – совсем темно, глаза не сразу привыкли к сумраку. Скользко, холодно, ветер. Взять такси, чтобы цветы не замерзли. Любимая ждет, самая прекрасная девушка на свете ждет, это такое счастье, что и передать невозможно. Душа болит от едва переносимого счастья.

А он и не знает, что я его жду, думает, что застанет меня врасплох, как тех, кого убил раньше. Просочится в подъезд неслышной тенью, поднимется по ступенькам, беззвучно откроет дверь – разве что скрипнет под ногой половица. Совсем стемнело, он убьет меня в темноте?

Скрипнула и захлопнулась дверь подъезда, прошуршал целлофан – я слышала, честное слово, слышала, как прошуршал целлофан на букете! Он идет – мое счастье идет. Не разорвалось бы сердце от радости. Я чувствую запах – он выбрал гортензии.

Лучше бы взрывчатка. Мгновенная вспышка – и смерть. Я боюсь боли, не вынесу боли, и удушья не вынесу. Пусть лучше взрыв.

В какую вазу я поставлю цветы? Нужна небольшая, изящная вазочка. И платье… Почему я не подумала о платье? У меня ведь есть красивое платье, как раз подходящее для такого случая. Теперь не успеть переодеться. И… Платье занято, платье на…

Не нужно мне никакое платье! Платье совершенно не имеет значения. Ничто не имеет значения, потому что… Мой любимый идет, мой любимый почти здесь.

Невозможно сосредоточиться ни на чем – только страх, только ужас. Я боюсь боли, боюсь смерти. Я умираю от страха и не могу ни с кем проститься. Так нельзя, надо все же… Прощайте все, кто… Не могу! Не могу! Он идет, я слышу шаги… Не спастись. Я не хочу умирать!

Слышу шаги. Подходят к двери…

Слышу шаги. Подходят к двери…

Звонок. Не открою! Я просто не открою! Не открою и проживу еще одну ночь.

Звонок! Наконец-то!

Я бросилась в прихожую.

Я замерла на месте. Но Соня выскочила из моей комнаты и побежала в прихожую открывать дверь. Ничего не поделаешь, значит, и мне пора. Мы должны быть вместе.