— Нельзя. Сейчас мы допьем чай, и вам придется уйти. Переночуйте сегодня в гостинице, а завтра возвращайтесь.
— Я никуда не уйду! И не надейтесь!
— Да ведь я на то и надеюсь, что не уйдете, что после совместного чаепития мы станем друзьями, будем ходить друг к другу в гости.
Улица длилась, темная, страшная. Музыка не зазвучала. В толстом шерстяном свитере мне было жарко, пистолет больно давил на поясницу. И вдруг в голове возник сюжет. Он никак не был связан с тем, что мне предстоит, и с тем, что меня сейчас окружает. Городская оживленная улица, тусклый зимний рассвет. По дороге идет старик — неестественно белое, даже не бледное, лицо, абсолютно седые волосы и безумный взгляд. Он идет по дороге, не замечая машин, с двух сторон огибающих его беспокойными потоками, — вот-вот может случиться авария, — не замечая ничего. А по тротуару бежит пожилая женщина, его жена. Она кричит, но не может до него докричаться. Прохожие оглядываются, но, не останавливаясь, идут дальше по своим делам. Кто-то смотрит с сочувствием, кто-то равнодушно, а некоторых сцена забавляет. Три года назад им позвонили (трубку взял старик — впрочем, тогда он и стариком еще не был: крепкий, жизнерадостный пожилой человек) и сообщили, что погибла их дочь. Часа через два выяснилось, что это просто была шутка подвыпившего подонка…
Я не успел додумать их историю, я не успел до конца вжиться в картину — возник новый сюжет.
А потом еще один. Кто же надо мной так смеялся? Ни один из этих сюжетов я уже никогда не напишу, потому что почти дошел, потому что через несколько минут для меня все закончится.
Музыка так и не зазвучала, а в окнах не было света. Поднялся на крыльцо (четыре ступеньки, покрытые кафельной плиткой), на ощупь нашел нужный ключ. Как и в той моей квартире, он легко повернулся — замок был старый, никто не догадался его поменять, чтобы меня спасти. Вошел. Запах помещения, в котором давно никто не живет, с отголосками прежних запахов, ударил мне в нос. Нащупал рукой выключатель, щелкнул — свет не зажегся: перегорела проводка, он так и говорил. Надеюсь, в комнате все в порядке.
В комнате свет зажегся. Я осмотрелся. Кресло стояло на том же месте, куда я его поставил тогда, два с половиной года назад — посреди комнаты, — готовое принять меня вновь. Желтые шторы были раздернуты. Задернуть? Оставить как есть? На картине они были раздернуты — значит, придется оставить. На тумбочке стоял проигрыватель и лежали две пластинки: «Роллинг стоунз» и Перголези в исполнении детского хора. Мне предстояло самому выбрать, чем озвучить свою смерть. Это были наши пластинки, и проигрыватель тоже наш. Роллингов я подарил жене за месяц до… катастрофы, а Stabat мы слушали всю нашу недолгую совместную жизнь. То и другое я приобрел на развале в скверике возле университета, там же приобрел и проигрыватель — этакую древность. Что же выбрать сейчас?
Никакого выбора, по большому счету, у меня не было. Мой двойник на картине умирал под «Окрась все в черный» — значит, и мне придется. Я поставил Роллингов, вытащил пистолет и сел в кресло. Время звучания песни — остаток моей жизни, который я просто обязан потратить на воспоминания.
Но что-то случилось с памятью — она вдруг превратилась в черный провал. Я никак не мог вспомнить… ничего не мог вспомнить! Даже имя жены! Даже имя своего сына!
Мы познакомились с ней… Где? Как? Когда мы с ней познакомились? И боже мой, как ее звали? А потом была свадьба — я не помню свадьбы, но ведь она должна была быть! Песня кончается, а я ничего не могу вспомнить!
Песня кончилась, иголка с тихим шорохом вернулась на место, а я так и не смог вызвать ни одного момента из нашей жизни. Поставить сначала и попытаться еще? Не стоит, придется смириться с этим несоответствием. Пора.
Я взвел курок — и тут услышал стук. Повернулся к окну — и увидел его: ну вот и неопровержимое доказательство тому, что я все правильно делаю. Картина завершена. Теперь-то уж точно пора. Только зачем он стучит?
Приставил пистолет к голове. Сейчас…
Стекло разлетелось с ужасным звоном и заглушило выстрел. А может, выстрела не было? Почему я все еще сижу в кресле, почему не чувствую ни боли, ни того, что должен был чувствовать после того, как прострелил себе голову? Почему мой соглядатай так странно себя повел? Зачем он разбил окно? Зачем оказался здесь, в комнате? Зачем ломает мне руку, пытаясь выхватить пистолет? Этот лишний, седьмой, все перепутал… Или я перепутал?…
— Кто вы такой, черт побери? — закричал я на него и просто взвыл от боли — в руке что-то хрустнуло, пальцы разжались, пистолет упал на пол.
— Кто я такой? — Он усмехнулся, поднял пистолет. — Один из приглашенных, я же вам говорил. Частный детектив Андрей Никитин.
Глава 12. Расследования Андрея Никитина
Открытка пришла на адрес агентства и вызвала бурную, но неоднозначную реакцию у коллег Никитина. Ольга, разбирая утром почту, обнаружила ее среди рекламных проспектов.
— Андрей Львович! — испуганно позвала она. — Тут пришло приглашение… Но это явная провокация! Вас хотят заманить в ловушку.
— Что такое?! — Вениамин подскочил к Ольгиному столу, перехватил открытку, зачитал вслух и громко, нарочито грубо расхохотался. — Поздравляю! — Он хлопнул Никитина по плечу. — Наш пострел везде поспел. Не ожидал, но, черт возьми, приятно: не иссякает источник живой силы. — И понес уже полную чушь, клялся, что ничего не расскажет Насте, обещал пробить оптовый склад, где можно закупить со скидкой большую партию памперсов, ведь Андрею, как многодетному отцу, это совершенно необходимо, а под конец запел гнусавым голосом, кривляясь и подмигивая, куплет известной песни:
Вот так разлагалось дворянство, вот так распадалась семья,
И как результат разложенья на свет появился и я…
Андрей отобрал у него открытку, долго изучал ее, стараясь понять, что все это может значить.
— Очередная сумасшедшая эта Инга Боброва, — высказал свою версию Денис.
— Ну почему сумасшедшая? — притворно выступил в защиту Инги Вениамин. — Пригласить отца на день рождения собственного ребенка — вполне разумный поступок.
— Хватит трепаться! — прикрикнул на Балаклава Никитин. — Неужели вы не видите, что это всего лишь новый заказ? Инга Боброва — наша очередная клиентка.
— И что, вы поедете завтра на этот день рождения? — Ольга с тревогой посмотрела на него.
— Видишь ли, Оленька, — Балаклав приобнял ее за плечи, — как честный человек, он просто не имеет права не поехать.
— Но ведь это может быть очень опасно.
— Ничего, Андрюша парень бывалый, разберется как-нибудь.
— Но нужно хотя бы составить договор. И вообще…
— Договор они составят, не волнуйся. — Вениамин подмигнул Андрею.
— Я могу поехать с вами, Андрей Львович, — предложил свою помощь Денис.
— Что ты, что ты! — замахал на него рукой Балаклав. — Ты будешь лишним.
— Да замолчите вы все! — окончательно разозлился Никитин. — Завтра я туда подъеду, а там видно будет. Может, это и шутка, но может, человек в самом деле попал в сложную ситуацию, а другого способа обратиться к нам не было.
— Что-то вроде послания в бутылке, — не утерпел подколоть Вениамин.
— Вполне возможно, — серьезно ответил Никитин: его очень смущала приписка внизу: «Помогите, пожалуйста! Расплатится с вами сестра».
Приехал к дому Инги он на полчаса раньше, чтобы осмотреться на месте и опередить остальных гостей (в том, что будут другие гости, Андрей не сомневался: какой смысл тогда было бы его приглашать
