— Это трудно выразить словами. Возможно, более экзальтированной жизни. Я прекрасно понимаю, что иногда твои дни довольно… однообразны. Как я тебя вижу, ты должна, мне кажется, стремиться к большему движению, что ли. Или я ошибаюсь?
— Нет.
Чудесный Брюс! Он все понял сам. Интересно, и как давно? Возможно, несколько месяцев назад. А она-то замыкалась в своем одиночестве, когда так легко было поговорить с ним.
— Потому-то я и предложил тебе этот уикэнд, — продолжал он. — Я считаю, что нам обоим нужно вновь обрести друг друга, разобраться в себе.
— Когда мы отправимся?
— Это-то меня и беспокоит. Эта избирательная кампания так разворачивается, что я сам не знаю, когда смогу освободиться.
— Ну нет! Ты же обещал!
— Знаю, котик мой. Я-то хотел объявить тебе, что контракт подписан, и по этому случаю устроить праздник, а получается видишь как!
Она положила голову ему на плечо.
— Это не ты, это твои обязательства. Ты уверен, что должен лично заниматься этим господином Фицджеральдом?
— Он решительно не идет у меня из головы!
— Дело не в этом. У меня такое впечатление, что он испортит нам лучшие моменты нашей жизни.
— Как это?
— Послушай, одно из двух: либо эта кампания приведет к успеху и мы будем без конца только и слышать о нем, либо это провалится и твое агентство очень рискует. Так?
— Похоже на то.
— И тогда? Еще есть время отказаться.
— Нет. Я только что тебе сказал, что все подписано.
Она прикусила губу. Значит, это была судьба: она должна будет бороться со своим прошлым в одиночку.
— У тебя расстроенный вид.
— Это ничего. Я предпочитаю не очень-то вмешиваться в эту кампанию. Твое дело вести ее, как считаешь нужным, и я не хочу оказывать на тебя давление. Этот господин мне не нравится, но, возможно, он достойный кандидат.
— Во всяком случае мы сделаем из него достойного кандидата.
Она улыбнулась.
— Но все-таки не очень дури публику качеством своего товара!
— Котик мой, публика не дает себя провести. Но как только я обнаруживаю определенные качества у человека или изделия, то я на своем месте, чтобы их выставить в нужном свете. И если Мак-Лоуренс верит в Фицджеральда, то это не случайно. Он душой и телом предан своей политической карьере.
— Действительно, это козырь.
— Главный. Необходимый для нас.
— Если ты так говоришь…
Она поближе придвинулась к нему.
— Уже достаточно поговорили о господине Фицджеральде, как ты находишь? Поговорим лучше о себе? Ты счастлив?
— Я?
Он казался смущенным столь прямым вопросом.
— Да, ты. В данный момент.
— В данный момент я абсолютно счастлив.
— Почему?
— Потому что я нахожусь рядом со своей женой, и мы хорошо ладим, у нас отличные дети и красивый дом…
— А твоя жена — счастлива?
— В этом я не так уверен.
Она выпрямилась.
— Ты должен объяснить мне почему. У тебя обязательно есть какая-нибудь мысль.
— Да, я тебе уже ее высказал: мне кажется, что тебе чего-то не хватает.
— Брюс! Ты знаешь, что это такое?
Он посмотрел долгим взглядом ей в глаза. Она больше не казалась печальной, напротив, ее зрачки сверкали возбуждением.
— Нет, — признался он. — С какого-то момента я сам себя об этом спрашиваю, будучи не в состоянии как следует уяснить, что же это.
— Это моя ошибка. В самом начале нашей женитьбы мне надо было показать тебе, к какой деятельности я готовилась.
Он нахмурил брови.
— Надеюсь, ты не собиралась стать кинозвездой?
— Собиралась, подобно всем маленьким девочкам двенадцати лет, но потом я поменяла свое решение. Не стоит забираться в такую даль.
— Тогда послушай… ты, по-моему, ходила на занятия изящными искусствами? Ты хотела стать архитектором?
— Нет, скульптором.
— Что тебе сейчас мешает?
Она широко раскрыла глаза.
— Но, Брюс, ты, вообще-то, понимаешь, что это означает?
— Прежде всего то, что тебе надо вернуться к учебе, поскольку за десять лет ты, должно быть, отвыкла.
Она оставалась полностью оторопевшей и в конце концов выговорила совсем упавшим голосом:
— На тебя это действительно так подействовало?
Теперь он в свою очередь казался удивленным.
— Черил, если, наконец, тебе необходимо заниматься скульптурой, чтобы чувствовать себя счастливой, то во имя чего я стал бы мешать тебе в этом? Только не рассказывай мне, что ты из-за этого так сильно мучилась!
Она опустила голову.
— Так вот, из-за этого.
— Я не понимаю.
Голос молодой женщины оборвался, и она наконец-то смогла свободно отдаться слезам и высказать то, что держала на сердце в течение столь долгого времени.
— Я боюсь, ты не отдаешь себе отчета в том, какие изменения это привнесло бы в нашу жизнь. Если я вновь стану художником в полном смысле слова, то все мое время, вся моя энергия будут посвящены этому.
— Я был бы счастлив быть супругом художницы.
Она прижалась к нему.
— Я счастлива, что слышу такие слова. Но это не все. Я боюсь забросить детей. Не говоря уже о мастерской, которую нам надо будет устроить. Ты знаешь, я проводила бы там бессонные ночи…
— Я бы лопнул от гордости.
Улыбаясь, она выпрямилась.
— Не будем слишком торопиться: прежде всего возобнови занятия, затем решишь… мы решим, что надо будет делать. Если ритм нашей жизни должен в связи с этим несколько измениться, то ни дети, ни я не будем жаловаться на это. Мы все хотим, чтобы ты была счастлива.
Она так страстно принялась его целовать, что ему пришлось отбиваться смеясь.
