Милый Брюс! Она все отдала ему с радостью и столько же получила от него. Ей было покойно возле него. Чем больше она видела Стефена, тем яснее ей это становилось.
— Возможно, — проговорила она, — но теперь слишком поздно.
Он не ответил, пребывая в куда более печальном состоянии, чем ему хотелось бы. Как-то вдруг Черил начала понимать, что он просто-напросто страдал из-за их разрыва. Одиннадцать лет спустя он внезапно осознал то, что потерял, увидев ту супружескую пару, которую она составила с другим; он завидовал этому их счастью, счастью Брюса с Черил.
Молодая женщина спрашивала себя, чем могло бы быть для нее счастье со Стефеном. Вероятнее всего, что-то вроде вихря: светская жизнь, приемы, драгоценности, путешествия, может быть, дети и, безусловно, много волнений. Никогда бы у нее не было такого доверия к нему, какое она испытывала к Брюсу, никогда бы не смогла она видеть его под руку с другой женщиной, не подумав тотчас же… О! Какой кошмар! Никогда не знать, что у него на самом деле в голове! Жизнь со Стефеном должна была стать бесконечным сомнением.
Она достаточно хорошо помнила свою собственную тревогу, когда видела его, красивого и богатого, окруженным студентками. Конечно, он утверждал, что интересуется только ею, но сколько раз ей приходилось сомневаться, заставая его слишком близко к одной из них или обещающим позвонить другой! Она неожиданно вспомнила о той бессильной и слепой ревности, которая мучила ее и о которой она абсолютно позабыла в объятиях Брюса. С ним эти чувства были немыслимы.
— У нас нет ничего общего, — продолжала она.
— За исключением воспоминаний.
— Это лишь воспоминания, не имеющие власти над той жизнью, что мы ведем с тех пор. У тебя — карьера, у меня — дети…
Она готова была сказать «и моя карьера», но прикусила язык. Она не собиралась оповещать Стефена об изменениях, которые она и Брюс только что ввели в ее жизнь.
Он взял ее руку, а она не отняла ее, может быть, чуть растрогавшись.
— Я не уверен, — сказал он в задумчивости, — что следует вот так разложить наши судьбы по полочкам. Прошлое есть прошлое, допустим, но оно не обязательно предопределяет будущее. Кто знает, к чему мы придем или не придем завтра?
— И это говоришь ты? Ты, кто начертал себе точный маршрут, кто выдерживает одну и ту же линию поведения начиная с отрочества?
— Ты сама хорошо знаешь, что жизнь — это одно, карьера — другое.
Она поднялась в каком-то раздражении.
— Знаю только одно, Стефен, что сейчас чувствую себя великолепно, наверное, лучше, чем когда- либо, и что ни ты, ни кто-либо другой не сможет заставить меня это поменять.
— Желаю, чтобы ты всегда смогла быть столь категоричной.
Он встал в свою очередь. Оставив купюру на столике, он взял Черил под руку. На этот раз она высвободилась без промедления.
— Нет, Стефен, я думаю, что ты решительно ничего не понял.
Она не смела больше смотреть ему прямо в лицо из страха встретиться с этим изумительным взглядом, который, как она чувствовала, был обращен на нее. У нее было ощущение, что, отталкивая его так, она причиняла себе такую же боль, как и ему, но не хотела позволить иллюзиям прошлого заполнить настоящее, которое хоть и не приводило в восторг, все же было реальностью.
Когда Черил вернулась домой, была половина девятого. Дети поужинали с госпожой Тревор, но Брюс, как и каждый вечер, дожидался ее, чтобы вместе сесть за стол.
— Поднимись пожелать им спокойной ночи: я им это обещал.
Она пошла на второй этаж, покуда он провожал гувернантку.
Обе девочки читали в кроватях: одна — «Алису в Стране Чудес», которую изучала в школе, другая — книжку комиксов.
— Мамочка! — воскликнула Нэнси, когда та вошла. — Почему ты больше не ужинаешь с нами?
— Я тебе уже объясняла, моя милая. Потому что я хожу на свои курсы.
— Как мы, в школе?
— В какой-то степени да.
— Но школа же днем, а не вечером.
— Для работающих мам это вечером.
— А мне, — подала голос Саманта, — больше нравилось, когда ты туда не ходила.
— Мне тоже, но в жизни не всегда делают то, что хочется. И потом, поверь мне, когда-нибудь эти курсы закончатся.
— Когда?
— Я еще пока не знаю.
— Тебе надо будет держать экзамены?
— В некотором роде да.
— Если ты их сдашь, то вернешься домой, к нам?
— Я вернусь, моя милая, но если ты хочешь, чтобы я рисовала другие картины, надо дать мне на это время.
— Но не вечером!
— А когда же?
— Не знаю. Днем.
— Пока я в магазине?
Какое-то время Саманта не могла ничего ответить, но затем ее личико засветилось в широкой улыбке.
— Ночью! Когда мы спим!
— Правильно! А когда я сама буду спать?
Малышка ударилась в слезы так же быстро, как принялась смеяться.
— Ой, мамочка! — икая, проговорила она. — Раньше было так хорошо, а теперь все по-другому.
— Могу пообещать тебе, милая, что все образуется, но ты должна понять, что в жизни некоторые обстоятельства не изменить.
— Я просто хотела, чтобы ты возвращалась к нашему ужину.
— Не сразу же, но обещаю тебе, что с этим мы решим.
Она с нежностью поцеловала обеих девочек и, оставила их, чтобы пойти поправить одеяло у сына, который крепко спал в стороне от всех этих переживаний.
Тем не менее она была озабочена, когда присоединилась на первом этаже к Брюсу с блюдом в руках, которое подогрела в микроволновой печке.
Он сел напротив нее.
— Признаюсь тебе, что голоден.
— Не надо было меня ждать.
— Нет-нет, я держусь за это, иначе у нас больше не будет семейной жизни.
— Малыши, похоже, страдают от этого.
— Они мне говорили об этом, когда госпожа Тревор кормила их ужином. Я предложил им набраться терпения.
— Я тоже.
Он улыбнулся и положил руку ей на запястье.
— Это будет нелегко как для тебя, так и для меня в течение какого-то времени, но, я думаю, мы не пожалеем об этом.
— Лишь бы так и было, как ты говоришь! — вздохнула она.
— Я ни на мгновенье не сомневаюсь. Послушай, коли мы уж говорим о неприятном, у меня есть еще кое-что: я тебе пообещал уик-энд вдвоем, — увы! Я должен буду оставить тебя одну с детьми.
— Ты уезжаешь?
— Ненадолго, но это нужно, чтобы начать избирательную кампанию. Мы хотим испробовать первый
