пышная, в два обхвата, и усики у нее, черненькие, как у молодого донника, а на поясе большая связка ключей от кладовок и сундуков. Да и говорить с Филиппом вот так, сердито, никто кроме нее не осмеливался.
- Я что, спал? - удивился Филипп. Он до сих пор ощущал жар костра, видел голодные глаза первобытных. И голова по-прежнему раскалывалась от боли.
- Спал, родимый, еще как спал, - опят недовольно поджала губы Марфута. - И мерещилось тебе что-то устрашающее. Так наклюкался, что во сне ужас чувствовал и скулил жалобным голосом, всех мальков в округе распугал.
Слово 'скулил' Филиппу показалось обидным. Да и не мог он скулить: комплекция не та и характер не тот, чтобы скулить. Он же помнил, что рычал на плоскомордых. Рычал и орал, что расшибет их всех в крошево. Так и сказал ключнице.
- Ты чего плетешь, старая. Совсем из ума выжила. Там первобытные набежали, с дубинами, я на них и рыкнул, чтобы не распускались. У них от моего рыка рябь по мордам пошла, - приврал он.
- Это ты думаешь, что рыкнул, а получился у тебя натуральный скулеж. Как у щенка, когда его сом в воду тащит.
Менять надо ключницу, - подумал Филипп. - Много себе позволяет. Никакого уважения, и врет она все, не мог я скулить. - Но спорить не стал. Пустое дело, со старой дурой спорить. Ей сколько ни говори, если не по нраву, губы подберет, лоб выпятит, упрется как бычок и стоит на своем.
Голова по-прежнему болела так, что Филипп и шевельнуться не мог.
- Это кто меня дубиной оглоушил? - спросил он. - Голову кто разбил?
Тут и прибрежник Кондей объявился. Оказывается и он здесь. Конечно, без него ни один чих не обойдется, канцелярист занюханый. Всем бочкам затычка.
- Черепных травм не обнаружено, - утешил он. И бородой трясет. Ну прямо козел, только безрогий.
- Цела у тебя голова, хозяин. Ни царапин, ни шишек на голове в наличии не имеется, - доложил Ефтей. - Сам ощупывал, ни одной дополнительной дырки, все как положено.
- Вместе с тем четко наблюдается интенсивная степень алкогольного синдрома, - продолжил Кондей, не обращая внимания на Ефтея.
И этого, козла вонючего, гнать надо, - прикинул Филипп. - Ученость свою показывает, простого слова от него не услышишь. 'Интенсивный синдром...' Только как его выгонишь, если на нем вся канцелярия держится.
- Пить меньше надо, - перевела Марфута.
- Это значит я того?.. - не стал договаривать Филипп. Вроде и так начинала ясность появляться.
- Ага, - подтвердила Марфута. - С Хролом. Со всякой шантрапой путаешься, вот и того.
- С чего бы это? - водяной задумался. - Я, вроде, и не собирался. И причины нет никакой.
- Хрол себе новый ковшик для воды выстругал, вы его и стали обмывать. Дообмывались.
Водяной осторожно ощупал голову. Голова была цела, но по-прежнему болела неимоверно, прямо раскалывалась. Теперь хоть стало понятно отчего.
- Тихо все прошло? - с надеждой спросил Филипп.
- Вы как с Хролом стакнетесь, так у вас тихо не бывает, - ключница так и буравила водяного маленькими острыми глазками. - Надрызгались и пошли куролесить. Ты посмотри, что с новой тельняшкой сделал: дырка на дырке, как щуки драли.
Филипп посмотрел на тельняшку. И верно, утром новую надел, а теперь выбрасывать придется.
- Так уж и надрызгались, - неуверенно возразил он. - Ты скажешь.
- А то!
- С жалобами приходили?
- Пока нет. Моховики говорят, вы какого-то барсука поймали и в малиновую краску окунули.
- Моховики соврут, тоже недорого возьмут. Чего их слушать. Ну где, скажи ты мне, ночью в Лесу малиновую краску можно найти? И для какой такой радости мы бы его красить стали. Барсук жаловаться приходил?
- Пока не приходил.
- А ты, говоришь, покрасили. Знаю я, этих барсуков. Если бы мы его покрасили, он бы здесь с утра торчал, за моральный ущерб свежей рыбы просил.
- А еще говорят, - ехидно продолжала Марфута, - вы с Хролом на дерево забрались, на ветках качались и русалок изображали.
- Я русалку? - не поверил Филипп. - Не может такого быть.
- Вот и я говорю, какая из тебя русалка. С твоим-то пузом и бородищей только по деревьям и прыгать.
- Ничего не помню, - признался водяной. - Совсем ничего: ни про барсука, ни про русалок.
Мимо, заботливо хлопоча хвостиком, проплыла домашняя рыбка. В голове как молотком застучало.
- Ну что ты волну гонишь! - с укоризной выговорил ей водяной. - Что ты волну гонишь!
Рыбка шеметом из омута шмыгнула.
- Невозможно такое терпеть, ох и болит голова, - простонал Филипп. - Марфута, рассольчику бы.
- Где я тебе рассол возьму, - никакого сочувствия не было в голосе ключницы. - Ты прошлый раз, когда пить зарекался, во весь голос орал: 'Чтобы я в своем омуте больше этой гадости не видел!' Вот мы рассол и вылили.
- Весь? - не поверил Филипп, зная хозяйственную жилку ключницы. - Может, немного осталось?
- Весь! - отрезала ключница. - Мы народ подневольный, что приказано, то и делаем.
- Ой-ой-ой... - водяной взялся двумя руками за голову. - Чтобы я еще когда-нибудь... Марфута, полечиться бы мне... Сока березового...
- Нету, батюшка, сока. Ты еще на той неделе приказал, чтобы ни одного туеска в омуте не держали. А мы что, мы народ послушный.
- Бутылочка заморская где-то должна быть, - вспомнил Филипп. - Плоская такая. Принеси, а то никакой мочи нет.
- Что-то я не припомню. Может и потерялась.
Кобенилась Марфута, ясное дело. Хотела, чтобы он поуговаривал, поупрашивал поискать. Филипп уговаривать змеюку не стал. Тоже уставился на нее, прямо в прищуренные щелки, и взгляд не отводил. А сам думал: 'Пришибить ее сейчас, что ли? Чем-нибудь тяжелым по башке стукнуть, а потом поспрашивать: болит голова, или не болит?'
Марфута понятливая, не первый год служит, сообразила, чем кончится может.
- Пойду, поищу, может, и завалялась где, - и вышла.
- Сейчас принесет, - обнадежил водяного Ефтей. - Она хоть и баба, но службу знает.
И верно, вскоре Марфута вернулась, молча протянула Филиппу небольшую плоскую бутылку с цветной наклейкой. И, снова поджав губы, с укоризной уставилась на водяного.
- Ох... - простонал тот, сворачивая пробку. - Ох... - он приложился к горлышку и сделал маленький глоток. - Ну и гадость, - потом сделал другой глоток, побольше. И третий. - Прямо огнем жжет. Как они ее только употребляют, отраву такую?! Все, хватит. Видит Нептун, не пьем, а лечимся, - он завинтил пробку, вздохнул и прислушался к головной боли... Она вроде бы стала утихать. Филипп осторожно покачал головой. - Утихало...
- Чего это она такая зеленая? - спросил Ефтей.
- Хе, - Филипп потряс головой сильней. Полного порядка еще не было, но прежней боли он уже не ощутил, это точно. Вот что значит, вовремя лекарство принять. - Так заморская ведь. У них жаркий климат, почти что тропики. Береза не растет и пить, поэтому, нечего. Вот они и гонят эту отраву, из зеленого агавского растения. Хочешь попробовать?
Глянул на Марфуту, а та глаза опустила, вроде видеть ничего не хочет, и слышать не хочет. И правильно, нечего встревать в такое серьезное дело, как выпивка. Все равно ничего она в нем не соображает.
- Слушаюсь! - вытянулся коряжник. Хлебнуть горяченького, Ефтея уговаривать не надо.
