Сначала растерялись, а потом и испугались. А как не испугаться, когда перед тобой эдакий страхолюд, до зубов вооруженный и зыркает так, что кровь в жилах стынет. Пистоли-то пистолями, да чувство такое, что может и зубами начать грызть. Пара мужичков послабже, тут же просочилась за спины односельчан, остальные стоят в нерешительности.
— Пошли вон со двора! Считаю до тех, потом начинаю стрелять, у нас два десятка выстрелов, кого не пристрелим, пойдем резать. Ни одного в живых не оставлю. Всех порешу.
— Да ты знаешь…
— И знать не хочу! — Резко оборвал начавшего было говорить мужика Виктор, — Пошли вон сказал! Не доводите до греха, — это уже сиплым голосом переполненным ярости, — порву как виня фуфайку.
Что за такая фуфайка им и невдомек, но уж больно страшен тот, кто стоит перед ними. Во еще у одного нервы сдали и он юркнул назад, вот еще, еще, как говорится процесс пошел. С улицы послышались гневные выкрики женщин, эти могут все пустить прахом. Виктор делает еще один выстрел и быстро взводит курок.
— Назад, кому сказал, — он уже и не говорит, а сипит переполняемый яростью.
Вообще-то планировалось расправиться с безответной старухой, а не устраивать бойню с этим зверем в человеческом обличии, тем паче многие признали его. Этот может натворить дел, потому как в одиночку не боялся выходить супротив цельного войска гульдов и холку при том им знатно мылить.
— Бабушка, открывай, не бойся, это я, Добролюб.
— Ты что ли скоморошья душа? — Пытается шутить, а испуг все одно пробивается наружу, а и то, на волосок от смерти была, никак не иначе.
— Я, я. А со мной крестник твой, коего ты с того света вынула.
Дверца осторожно приоткрылась, интересно, у нее там цепочка, до которых тут еще не додумались или она и впрямь рассчитывала успеть захлопнуть дверь, если кто вознамерился бы вломиться к ней таким образом. С другой стороны, сразу в омут с головой не всем дано. Это как во время купания, большинство входит в воду постепенно, даже смешно втягивают живот, чтобы создалась иллюзия, что тот повыше чем уровень воды, а вот те кто порешительнее, те сразу бросаются в воду, чтобы только раз испугаться, а не растягивать удовольствие.
— Здравствуй бабушка Любава.
— И тебе не хворать.
— Собирайся.
— Куда?
— Да уж туда, где тебе будет все получше чем здесь. Не знаю, что за беда у людей, но коли серьезная, так сейчас соберутся с духом и…
— Беда большая, почитай все коровы пали, да многие вот-вот издохнут.
— Да-а, за буренок тут порвут на части и фамилии не спросят, — невесело ухмыльнувшись согласился Виктор, сразу вспомнив тот скандал, что закатили тогда еще живые Голуба, Млада и Веселина, когда он хотел потеснить скотинку. — Собирайся скоренько, бабушка. Не хотелось бы их стрелять.
— А стрельнешь?
— Ить зверь лютый, отчего не стрельнуть.
— Помнишь, стало быть?
— Помню бабушка, вот только и невдомек мне было, что говоришь ты про меня. Помочь, что ли?
— Повозка у тебя больно махонькая, все и не войдет.
— Некогда сейчас рассусоливать. Бери самое главное. Как тебя не станет, так и подворье не тронут, а там приедем с Гораздом, да все заберем.
Ворчать-то лекарка ворчала, да только собралась на диво споро, прямо солдат по тревоге. Виктор и Горазд отнесли в бедарку и уложили в короб две объемные корзины, плетенные из ивовых прутьев, в которые она уложила горшки, стеклянные бутыли и иную посуду, о содержании которой оставалось только гадать. Погрузились и тронули конягу, сразу выезжая из села, чтобы объехать его сторонкой. В крепости им делать было нечего, в селе им не рады, так что, хотя и дело к вечеру, нужно двигаться.
Здешним крестьянам повезло больше, чем к примеру в том же Приютном, потому как вывозить свой скарб было недалече, эвон стена крепостная рядышком, видно и место где еще недавно был пролом, оно свежей кладкой и камнем иным отличается, а потому кроме сена и домов, спасли они почитай все. Так что голод, вроде постучаться не должен, но с другой стороны, молочные продукты у крестьян в рационе составляют немалый процент, так что потеря кормилицы больно бьет по любой семье. Понятно, отчего селяне взъярились, опять же, кого проще всего обвинить, как не ту, кого постичь не можешь, одна дурра или дурак, но дурры они чаще все же, брякнет, а остальные словно бараны, подхватываются и ломятся стадом справедливость устанавливать.
— А ты куда это меня везешь, Добролюб?
— К себе.
— Чего это? Поворачивай в крепость.
— А зачем?
— Так ить защитит воевода, успокоятся люди и все вернется на круги своя.
— Ага, до следующего раза. Вот только вдругорядь, меня поблизости может и не оказаться. А воевода… Много он сегодня тебе помог.
— За всем не углядишь, — упрямо буркнула старуха, но страх ее все еще не отпустил, голосок-то дрожит.
— За той, кто воев твоих с того света вытаскивает можно и повнимательнее следить или сделать так, чтобы народ даже в страшном сне не мог себе представить на нее руку бросить, а он ничего не сделал.
— А ты, стало быть, сделаешь?
— Я сделаю. Будешь жить у меня на подворье, а я погляжу, кто посмеет приблизиться, чтобы тебя обидеть.
— Ладно, чего уж, вези, спаситель, — как видно сильно бабушка напугалась, а может и не впервой ей спасаться от благодарности людской.
— Бабушка, а чего произошло-то? С чего скотина пала? — Раз уж вопрос с переездом разрешился, пришла пора и любопытство потешить.
— То ты себя спроси.
— А я-то тут каким боком?
— Дак пиво гульдам потравил?
— Было дело.
— А гульды не долго думая все пиво, что нашлось у их торговцев вылили, да случилось так, что на выпасе. Да бочонки побросали, а эти умники те бочки подобрали, в хозяйстве значит пригодятся. Как сами-то не потравились, хорошо хоть додумались под скотину пользовать. В общем, какая скотинка травленой травки поела, какая водички попила из бочки.
— Не клеится, бабушка. То дело когда было, а скотина сейчас падать начала.
— Клеится все милок, еще как клеится. Яд постепенно извел скотинку. Если бы остолопы сразу ко мне обратились, что со скотинкой непорядок, то можно было бы и решить, но ить у всех ума палата, а теперь уж ничегошеньки не поделаешь.
— Выходит моя вина, — тяжко вздохнул Виктор.
— А вот это брось. Неча на себя все грехи людские взваливать, чай не святой. Ты ворога бил, так как мог, не скажу, что одобряю, с отравой той, да только все тобою свершенное многие жизни славенские сберегло. Так что не вини себя.
На ночь все же остановились в деревеньке, что по пути повстречалась. Лошадь она конечно, особой породы, да только и у нее предел имеется, а поутру продолжили путь, причем Горазд прямо таки светился. С утра лекарка учинила ему осмотр и признала полностью оправившимся. Ну-ну, веселись, кабы плакать не пришлось, послаблений Виктор ему делать не собирался, ведь если все пойдет так как планирует, то очень скоро им придется схлестнуться в смертельной схватке и не с гульдами.
На подворье Виктор снова не стал задерживаться, засобирался в путь. Время идет терять его не хотелось. Так уж сложилось, что все заботы по хозяйству взвалила на себя мать Горазда. Беляна не имела опыта работы в подобных заведениях, но очень быстро втягивалась, хватка у нее оказалась крепкой и
