прелестно окрашенную, с красной сеточкой на спине ящерицу длиной больше двадцати сантиметров. Она долго бегает, пока находит щель, в которую ускользает от нас. Так вот кто издает по ночам такие громкие звуки! Впрочем, шумят не одни ящерицы. Есть какие-то крупные насекомые, похожие на хрущей с перепончатыми крыльями. Они устраивают такие концерты, какие не снились и нашим сверчкам. Под их музыку невозможно разговаривать.
Прощаясь со Стефанусом, дарю ему большой нож. Кажется, он доволен.
Встав пораньше и плотно позавтракав, делаю последние приготовления в ожидании лошадей. Но ждать пришлось долго: староста деревни, который должен был этим заняться, лежит пьяный. Последний участок дороги перед въездом в Маталоко очень труден, лучше нам одолеть его засветло.
Наконец появляется молодой парень с лошадьми. Он и будет моим проводником. Седлаем — и поехали!
За деревней сразу же сворачиваем на горную тропу. Пересекаем русла пересохших ручьев, бредем по топким савахам (рисовым полям). Моя лошадь причиняет мне массу хлопот — то она фыркает и не желает ступать по грязи, то спотыкается на спусках, а однажды встала на колени, так что я с трудом удержался в седле. Чему удивляться — лошадей здесь не подковывают, а у моей к тому же слабые ноги. А может быть, она страдает головокружениями? Иначе почему она так не любит спусков? Вот и сейчас остановилась перед крутым спуском и ни с места!
— Ротан, ротан, — кричит проводник.
Неужели нет другого способа сдвинуть лошадь с места, кроме побоев? Спокойно поворачиваю назад, делаю небольшой круг и опять подвожу лошадь к обрыву. Стоит! Да она просто боится! Не чувствует себя уверенно с таким грузом на спине. Спешиваюсь, беру лошадь под узду, и вместе мы потихоньку одолеваем маленький отрезок спуска. На мое счастье, откуда-то появляется молодой человек, который весит вдвое меньше меня. Он вскакивает в седло и мигом съезжает вниз. Одолев еще один подъем и не слишком крутой спуск, в конце концов выезжаем на хорошую дорогу, по обеим сторонам которой растут кактусы с полутораметровыми побегами.
Заметив, что лошади в мыле, я предлагаю сделать привал, но проводник говорит, что дальше есть вода и трава, так что лошади смогут и отдохнуть и попастись. Едем дальше, мимо огромных кактусов, вниз, через заросли. А вот и луг. По моим расчетам, мы можем отдыхать лишь полчаса, чтобы с наступлением сумерек быть в Маталоко.
Отпустив лошадей, я сажусь на поваленный бамбук, чтобы привести в порядок свои записи, и вдруг рядом замечаю скорпиона. Я уже видел одного, в Леи, но тот по сравнению с этим — малютка: Показываю его своему спутнику. Оказывается, от укуса здешних скорпионов люди тяжело болеют несколько дней. Правда, не умирают, но все равно — благодарю покорно!
Едем дальше. Ландшафт напоминает саванну, окруженную горами: обширная холмистая котловина с редкими купами деревьев. Трава настолько высока, что скрывает и лошадь и всадника. Часто встречаем путников, пеших и конных, возвращающихся с покупками домой, некоторые несут, инвентарь для миссии, которая строит школу, электростанцию, церковь.
Мое внимание привлекают вьючные лошади. К наброшенным на их спины попонам прикреплены деревянные или из рога оленя крючки, по два с каждой стороны, соединенные между собой веревками. На эти крючки подвешивается багаж, чаще всего плетеные корзины, по одной или две с каждой стороны. При нечетном числе корзин одну кладут поперек спины, чуть ли не на шею животного.
Проводник то и дело спрашивает у встречных, как пройти в Маталоко. Парень явно не знает дороги. Удивляется, когда я отказываюсь нанести визит здешнему священнику и показываю на часы. Мы уже более семи часов в седлах, через три с половиной часа стемнеет, ехать еще далеко, моя лошадь спотыкается, часто падает на колени, упирается, когда предстоит спуск с горы, а иногда просто останавливается и не желает идти. Приглядываю место для отдыха. Я с удовольствием вытянул бы одеревеневшие ноги. Что за седла? И что за лошади? Бедняги едва плетутся шагом. Мой вес им вообще не по силам. Самое большее, на что они способны, это на скверную трусцу.
Проезжаем через бамбуковый лес. Наталкиваемся на аккуратный каменный алтарь, где приносят в жертву кербау. Видно, этим алтарем давно никто не пользовался: растущим вокруг деревьям больше десяти лет.
Снова холмистая саванна. И вдруг — под деревом автомобиль. Откуда он здесь? Оказывается, есть дорога, по которой некоторые машины могут проехать. Ну ладно, машина так машина. Но моя лошадка почему-то не хочет с этим мириться. Ни за что не желает проходить мимо нее. Никакие уговоры не подействовали. Пришлось спешиться и сделать большой крюк. После этого мое терпение лопнуло. Лошадка же этого не поняла, потому что продолжала бастовать: сначала она не пожелала войти в реку, потом не хотела выйти из нее. Тогда я ее предал: согласился поменяться лошадьми с проводником. Дальше я ехал на его пегой, а моя упрямица при всякой попытке показать характер получала хороший удар веревкой.
Пегая оказалась хорошей и умной лощадкой. На последнем участке пути, во время подъема, когда лошадям приходилось идти то по уступам, то по камням, она сама находила дорогу. Я только успевал поднимать ноги над особенно большими камнями. Иногда даже ложился ей на спину.
Тяжелая дорога. Лошади еле плетутся. Проводник все время кричит, что их нужно бить. Я твержу, что животные стараются из последних сил и что их могут бить только плохие люди. Бедняги едва держатся на ногах, а предстоит подъем в гору, на перевал. Страшно подумать. Надо дать лошадям передохнуть. А вот и лужайка. Но тут в зарослях что-то задвигалось, послышалось фырканье, и на дорогу выскочили буйволы. Вначале животные — их было шесть или семь — неслись прямо на нас, а потом резко свернули к реке. Мы последовали за ними. Немного освежившись у воды и напоив лошадей, присоединяемся к двум похожим на арабов всадникам в плащах и головных платках. Поскольку они хорошо знают дорогу, мы можем спокойно следовать за ними.
На перевале дует сильный ветер. Кажется, будто я в Татрах. Маталоко не видно, а уже шесть часов. Еще немного — и стемнеет.
— Ничего, — говорит проводник, — уже близко.
Едем дальше. Въезжаем в селение, минуем какие-то сады, заборы… Костела не видно…
— Мы на правильной дороге?
— Наверное.
— Фью-ю… Нехорошо. Ты здесь когда-нибудь был?
— Еще нет.
Ай да проводник!
Между тем кони начинают беспокоиться. Дороги совсем не видно. Того и гляди вместе с камнями полетишь вниз. Хорошо, что я заметил расселину. Остановил коня буквально в метре от нее. Нет, так не годится. Решаю свернуть с дороги в сторону огоньков какой-то деревни, примерно в километре от нас. Там можно будет взять проводника. На наше счастье, он сразу нашелся. Это один из двух всадников, за которыми мы следовали по пути на перевал. Теперь мы на верном пути, но нам еще предстоит полтора километра тяжелейшей дороги. Наш новый проводник пошел впереди, мы следом. Увидев впереди себя бодро шагающего человека, моя лошадка обрела уверенность в себе. (Скорее носом, чем глазами, отыскивает дорогу среди камней.
С каким облегчением я вздыхаю, когда мы наконец преодолели подъем. Теперь дорога идет вдоль ограды семинарии. Здесь наш любезный проводник прощается с нами. Теперь мы без труда справимся сами. Мой спутник все время говорит о каком-то румах тингги (высоком доме). Не вижу, здесь никакого высокого дома. Только позднее узнал, что местные жители в свое время так называли двухэтажное здание семинарии, в котором жили ксендзы и которое тогда действительно было самым высоким строением в этой части Флореса.
Остановился я у здешнего священника Яна Козловского. Он покормил меня и устроил ночлег. Какой роскошный ужин: молоко, которого я не брал в рот с тех пор, как сошел с корабля.
Я очень устал: шутка ли — двенадцать часов в седле! Тем не менее надо решить вопрос о том, как добраться до Маумере. Я хотел бы отправиться как можно скорее. Рассчитывать на корабль в Энде не приходится, он отправляется завтра, но, может быть, удается долететь от Маумере до Денпасара самолетом? Тогда я побывал бы еще на островах Бали и Ломбок.
Климат здесь совсем иной, чем в Бангке. Ночью спал под одеялом!
