подобное ущербное существо. Он страдал и ревновал. Удивительно, но за весь период развития страсти он ни разу не воспользовался своей властью и не задержал ни Катерину, ни ее хахалей. Мы с Сибирской Катей с замиранием сердца ждали, на сколько хватит терпения у общежитского Квазимодо и его банды. И вот наконец свершилось: однажды поздно вечером наша подруга привела с собой негра.
На пятом этаже общаги жили студенты-иностранцы, преимущественно граждане Кубы и Вьетнама. Раньше было много еще всяких венгров и немцев из ГДР, но ветер перестройки быстро их выдул. Вьетнамцы же, даже лишившись поддержки распадавшейся братской державы, всеми силами пытались продолжить учебу или по
крайней
мере застрять в общаге и пустить корни. Кубинцы тоже никуда не съезжали, спекулировали чем могли и плясали под любую музыку, раздававшуюся из телевизоров, магнитофонов и радиоточек. Однажды я видела, как пяток посланцев Острова свободы затряслись в танце
возле
учебного электромеханического стенда под щелканье железнодорожных реле и перемигивание сигнальных лампочек.
В тот вечер мы с Сибирской Катей решили лечь пораньше. На следующее утро у нее были какие-то дела в городе, а мне необходимо было прийти до начала первой пары, чтобы вместе еще с двумя девчонками подготовиться к лабораторке. В десять мы уже спали. Третья кровать пустовала, и мы надеялись, что наша подруга «живет» сегодня где-нибудь вдали от нас.
Но, увы! В полдвенадцатого дверь в комнату отворилась, и внутрь, жарко дыша, ввалилась уже до предела разогретая парочка. В неверном свете уличного фонаря мы разглядели нашу Катю и здоровенного чернокожего хромого кубинца с характерным именем Исраэль. Ступню он сломал, как рассказывали, три года назад, когда выпрыгивал из окна третьего этажа, удирая от внезапно вернувшегося ревнивого мужа своей замдеканши.
-
Катя! — стальным голосом окликнула ее тезка. — Мы же договаривались!
-
Девчонки! Мы быстренько, — стонала Катя Кишиневская, стаскивая с себя одежду. — Я сестрам обещала написать, рассказать, какие
у них…
Она резко дернула его ремень, на брюках что-то лопнуло, и металлические пуговицы заскакали по дощатому полу. Любовники явно были в состоянии немалого подпития. Катя восторженно вскрикнула:
-
Ух ты! Смотрите, какой
у него охрененный! — Схватив парня за член, она подтащила извивавшегося от нетерпения любовника к окну, чтобы и мы могли полюбоваться.
Щурясь на свет уличного фонаря, мы убедились, что черневший на фоне ситцевой занавески член и впрямь весьма длинный и толстый. Но испытать его в деле нашей подруге в ту ночь не пришлось. Едва любовники плюхнулись на кровать, взвизгнувшую всеми ржавыми кольцами продавленной панцирной сетки, как в комнату, воспользовавшись резервным ключом, вломи
лась
тетя Тоня. За ее спиной возник мучимый неразделенной страстью Кося. Вездесущие стукачи донесли Константину Петровичу, что Катька не только побывала на гулянке иностранцев, но еще и ушла с пьянки с «добычей». Связи вожделенной им девушки с кубинским негром Кося перенести уже не смог и решил расправиться с похотливой парочкой по всей строгости писаных и неписаных правил. Боясь быть засмеянным своими соратниками по студсовету, он решил взять с
собой
только тетю Тоню, которая с наслаждением приняла участие в «деле».
Кося встал в дверях, перекрывая своим долговязым телом путь к бегству, а тетя Тоня щелкнула выключателем и, щурясь от яркого света люминесцентной лампы, двинулась в тот закуток, где между платяным шкафом и батареей парового отопления стояла кровать нарушительницы режима. Катя Кишиневская сидела на куче скомканного белья в одних трусах, загораживая собой испуганного до смерти Исраэля. Тот, со спущенными ниже колен штанами, корчился от страха, непонятно зачем ухватившись руками за подушку и поджав под себя ноги. Его торчащий вперед и вверх член Катя судорожно сжимала левой рукой. Правой она безуспешно пыталась прикрыть разметавшиеся в разные стороны внушительные груди.
-
Я не понимаю, что здесь происходит! — услышали мы высокий звенящий голос Антонины Мстиславовны.
Злобная мегера наклонилась к самому лицу насмерть перепуганной девушки.
На несколько секунд наступила леденящая тишина. Никто не знал, что произойдет. Идиотизм и неприличность ситуации исключали всякое логическое ее развитие и продолжение. И тут, неожиданно для всех, чернокожий парень как-то жалобно и тоненько застонал. Он попытался дернуться и высвободить свой перевозбужденный орган, но окаменевшая от ужаса Катя не выпустила черную гениталию из судорожно сжатых пальцев. Густая белая струя угодила прямо в лицо комендантше. Изрядная порция кубинского семенного запаса залепила ей правый глаз. Взвыв нечеловеческим голосом, тетя Тоня бросилась к двери, и, сбив с ног не успевшего отскочить в сторону Косю, она понеслась прочь по коридору, размазывая липкую массу по пропитому лицу.
КОНЕЦ СТАРОЙ ЖИЗНИ и не только…
Мы с Катей Сибирской остались вдвоем в комнате. После того как Катю Кишиневскую выгнали за аморалку из института и из комсомола, к нам почему-то так никого и не подселили. Видимо, популярность института падала, а подселять за деньги посторонних общежитское начальство еще не рисковало.
Кишиневская Катя вернулась в родной город. С ней убыл и Исраэль, тоже окончательно изгнанный и из общаги, и из института. При этом парень ни за что не желал возвращаться на родной Остров свободы. Брак с Катькой представлялся ему приемлемым выходом из сложившегося положения. Они поженились. Молодая супруга возглавила бригаду монтеров пути городского трамвайного депо, а Исраэль нашел работу диджея в одной из первых открывшихся в постперестроечном Кишиневе дискотек. Через пять месяцев после свадьбы Катька родила черную девочку, а потом они непонятно на каком основании убыли на постоянное место жительство в Израиль. Возможно, работников израильского посольства и Сохнута подкупило ветхозаветное имя темнокожего кишиневского католика.
Мы же, как свидетели позора тети Тони, были немедленно зачислены в неблагонадежные. В тоске и мучении я проучилась еще полтора года. Летом я работала «на лотке» по двадцать четыре часа в сутки. Даже спала в спальнике под навесом. Деньги нам с мамой были очень нужны. Времена «компьютерного благоденствия» ушли, как нам казалось, безвозвратно, и даже воспоминания о них потонули в болоте самой настоящей нужды.
Моя единственная оставшаяся соседка после перехода на второй курс фактически перестала учиться и почти не появлялась в общежитии. Она производила впечатление девушки тихой и довольно замкнутой, но, судя по шикарным обновкам и дорогой косметике, появившимся в на
чале
третьего семестра, в жизни ее происходили серьезные изменения. Катя никогда не говорила со мной о жизни и планах на будущее. При этом
было
совершенно очевидно, что в конце года ее отчислят за прогулы, а затем, разумеется, выгонят и из общежития. А что это означает, всем известно: прощай московская прописка. Кате, как я понимала, неизбежно придется возвращаться в родную сибирскую дыру.
Однажды вечером мы вместе отправились в душ на пятый этаж — у нас на третьем висела бумажка, что горячая вода отключена. Была суббота. Многие студенты в этот день отправлялись
Вы читаете Мои мужчины
