Мои мужчины

отсюда! А то

завтра

будет не для нас! Твою мать эти, — она махнула рукой в сторону Белого дома, — кормить не будут! Так и знай!

Я представила, как мама живет одна в своем Серпухове среди злорадствующих старух, собирающих стеклотару. Как, наверное, будет рада моей безвременной кончине толстожопая Людмила Платоновна! Меня затошнило. Я еще раз окинула взором гомонившую толпу защитников Белого

дома

и поняла, что не хочу в ней больше остават

ься.

Уходить мне было тревожно, но, сама не

знаю

почему, стыда

я

не испытывала. Просто чувствовала, что это уже не моя игра.

Выйти

на мост через Москву-реку мы не смогли

из-за

кордонов и перегородившей дорогу брон

етехники.

Мы пошли вверх к Садовому кольцу, мимо американского посольства. Коля с Лехой

молча

шли впереди нас. Тем вечером я была осо

бенно

рада, что они у нас есть.

Движения по Садовому кольцу не было. Небольшая кучка людей собралась возле бронетранспортера, который остановился у въезда в тоннель. Мы подошли поближе и увидели лежавшего на асфальте молодого парня. Он был мертв. Милиционер никого не подпускал к телу непонятно за что раздавленного человека. Три солдатика испуганно прижались к броне и, дрожа, озирались вокруг.

За машиной на Большую Дорогомиловскую мы возвращаться не стали, предпочли идти пешком. До самого Катькиного дома никто из нас не проронил ни слова.

На следующий день мы проснулись в другой стране.

ЕГИПЕТ и не только…

В первый раз за границу мы тоже поехали с Катькой вдвоем. У этой поездки была предыстория.

Сразу после подавления путча в одной из наиболее читаемых молодежных газет Москвы в разделе криминальной хроники появилась заметка, посвященная студенческим общежитиям Москвы. В том числе там подробно и красочно рассказывалось об ужасах, творившихся в нашем родном общежитии. Особое внимание в статье было уделено комендантской бане на первом этаже, в которой, как я уже говорила, происходили студсоветовские оргии. Так мы и узнали о жуткой гибели наших с Катькой обидчиков. Кто- то неизвестный поздно вечером запер в работавшей парной

пьяных Косю, Гогу и… тетю Тоню. Милиция решила, что сделано это было из пьяного озорства. Выбить тяжелую дубовую дверь жертвы «дружеской шалости» не смогли. Трупы обнаружили и извлекли только в шесть вечера на следующий день. Свидетели с ужасом описывали корреспонденту, как тела буквально расползались

и

разваливались на носилках, при этом мясо

самопроизвольно

отделялось от костей.

Статья

эта появилась у нас не просто так.

Гордый

Леха притащил газету Катьке и даже по

пытался

прочитать статью вслух с выражением.

Реакция

подруги была для меня неожиданной.

Она

вырвала газету из Лехиных рук и, ни слова

не говоря,

ушла в свою комнату. Через десять

минут

мы увидели ее уже в длинном темном пла

тье и в

платке. Катька направилась в Троице-

Сергиеву

лавру, чтобы молиться за грешные души усопших. Как она там молилась, я не знаю, но

основным

итогом этой поездки стало знакомство

с

некими церковными иерархами, выказавшими

серьезную

заинтересованность в современной компьютерной технике.

И вот уже через месяц мы поставили в Троице-Сергиеву лавру на каких-то особо хороших условиях три компьютера. Компьютеры

окропили

святой водой и установили в администрации РПЦ, а нас с Катькой с благословения благодарного церковного руководства включили в группу православных паломников, направлявшихся Египет. Главной целью паломничества

было

посещение монастыря Святой Екатерины в

Синае.

До начала поездки я несколько переживала оттого, что целых две недели проведу среди настоящих верующих, чья жизнь, по-видимому подчинена строгим духовным законам и правилам морали. С советских еще времен мне казался чудесным сам факт наличия в нашем обществе людей, имеющих хоть какие-нибудь твердые убеждения. Я всегда сознавала собственную неустойчивость и метания между хорошим и плохим. Нередко мне приходилось упрекать саму себя в недостойной гибкости своего нравственного начала. Я верила, что религиозные люди уж по крайней мере лучше меня самой, но при этом почему-то совершенно забывала о том раздражении и негодовании, которые вызывали у меня вполне конкретные вечно крестящиеся

старухи

из маминого дома.

Наша группа состояла из двадцати паломников.

Кроме нас с Катькой, в нее входили семеро крупных бородатых мужчин духовного звания, пожилые монахини и три парня-программиста, с которыми мы уже были знакомы. Дима, Эдик и Антон работали на патриархию на поставленных нами компьютерах. Остальными учас

тниками,

вернее, участницами паломничества были ворчливые и вечно всем недовольные ста

рухи в

бесформенных черных платьях и серых

козьих

платках. Причем у двух старух концы этих

платков

были пропущены под мышками и непостижимым образом завязаны между лопаток на

спине

(по прилете в Египет они моментально сме

нили

серые шерстяные платки на белые хлопко

вые,

быстро ставшие грязными и вонючими).

Уже в самолете все проявили себя свойственным им образом. Попы накатили водочки и погрузились в обсуждение строительных и ремонтных работ, осуществляемых в храмах и на подворьях. Предметом особого волнения были повсеместные задержки поставок легковых автомобилей для обеспечения более динамичного окормления паствы, разбросанной по городам и весям. О чем шептались бледные монашки, не было слышно, а «серые» старухи обсуждали планы закупок заграничных товаров и их дальнейшей реализации на родине. При этом они беспрестанно поминали Всевышнего всуе, крестились и недобро косились в нашу сторону.

Одна из старух сидела в нашем с Катькой ряду. Приглядевшись, я ее узнала — за пару месяцев до этой поездки она участвовала в одном из бесчисленных телевизионных круглых столов как представитель православной общественности.

Я случайно включила ту передачу во время ужина и не смогла оторваться. Речь шла о подмосковном детдоме, где собрали больных и запущенных детей, сирот при живых родителях-алкоголиках. На гроши, выделявшиеся властями, невозможно было не то что воспитать и обучить этих несчастных детей, но хотя бы досыта накормить их чем-нибудь, кроме картошки с постным маслом.

И вот какая-то швейцарская благотворительная организация нашла это убогое заведение, перевела туда деньги, прислала детям специализированное питание, медикаменты, даже игрушки. Один из руководителей этой организации, приятный пятидесятилетний врач-педиатр, попросил дать им с женой возможность усыновить пятилетнего мальчика, самого слабенького и нездорового. На протяжении нескольких лет самогонщица-мать держала сынишку в сыром и вонючем подвале, скрывая от всех.