Мои мужчины

Внешэкономбанке. Теперь стало очевидно, что эти драгоценные сбережения бесследно исчезнут. И разумеется, профессор Султанбеков без труда уговорил своих коллег и сотрудников поучаствовать в сделке,

объяснив,

что за абсолютно новые, гарантийные компьютеры

и

университет,

и

Академия наук за

платят

больше, чем за левые компы желтой

сборки,

покупаемые обычно у ничего не понимающих в электронике африканских студентов.

Стало

уже очевидно, что «рублевая эпоха» в

Средней

Азии окончательно подошла к концу, а о финансовой дисциплине во Фрунзе-Бишкеке и

вовсе

позабыли.

Ынакбек Султанбекович прилетел к нам в Москву, имея в руках пачку доверенностей на право распоряжаться в общей сумме восьмьюдесятью тысячами долларов США от имени более чем двадцати своих коллег. Кыргосуниверситет отправил нам стопроцентный авансовый платеж в рублях. Сумма платежа при переводе по коммерческому курсу в доллары составляла сто девяносто пять тысяч. Из них наша с Катькой доля — шестьдесят тысяч долларов США. Это были немыслимые деньги! Я встретила нашего киргизского друга в аэропорту Домодедово, и прямо оттуда мы поехали в офис «Энергочипа». В течение двух часов Ынакбек Султанбекович заполнял договоры на приобретение компьютеров за безналичный расчет от имени каждого предоставившего свои валютные средства. Нашей с Катькой фирме доверялось получить готовые компьютеры для дальнейшей их отправки в Бишкек в соответствии с подписанным контрактом.

Михаил Филиппович пригласил нас на обед

в

ресторан «Дели», что располагался тогда на Рублевском шоссе. И для меня, и для киргиза индийская кухня была абсолютно новой и непривычной. Мне понравилось далеко не все, однако токсикоз к этому моменту сменился повышенным аппетитом, и я буквально смела несколько тарелок с паниром — жареным индийским сыром в остром соусе. Про беременность мою никому, кроме Катьки, я еще не говорила, поэтому отказ от вина мотивировала исключительно необходимостью садиться за руль. Ынакбек Султанбекович после многочисленных тостов за нерушимую русско-киргизскую дружбу преисполнился пьяного благодушия и беспрестанно лез целоваться то ко мне, то к Толченкову и его главному бухгалтеру, красивой длинноволосой блондинке Вале. Подгулявший проректор не обращал внимания на то, что новые знакомые в ответ на его пьяные нежности брезгливо морщились.

Улетал наш киргиз в тот же день вечерним рейсом, поэтому сразу после обеда я передала его Коле с Лехой. Они отвезли его в аэропорт, вручив напоследок увесистую сумку с деньгами, которые маститый ученый повез своим коллегам — владельцам валютных счетов. Окончание операции планировалось через три месяца, когда «Энергочип» должен был передать нам оплаченные компьютеры, а нам предстояло перевезти их в Киргизию.

Но все вышло совсем по-другому. По истечении оговоренного срока я стала почти ежедневно звонить Михаилу Филипповичу с одним-единственным вопросом: как продвигается контракт и в чем причина задержки? Он весело и бодро заверял меня, что все идет прекрасно, опоздание сугубо техническое и буквально через несколько дней компьютеры будут лежать на складе. В один прекрасный день, когда я уже собралась говорить с ним куда более жестко и требовательно, ни один его телефон не ответил. Внутри у меня что-то екнуло — я поняла, что это не случайность, и рванула в Подсосенский переулок, где находился офис «Энергочипа». Офиса больше не было. Табличка с названием фирмы, еще вчера красовавшаяся на входе, была заменена. Новая золотая надпись гласила, что здесь поселилось нефтяное товарищество «Феникс». Никто из суетившихся внутри и вокруг здания о судьбе Толченкова ничего не знал, а упоминание об «Энергочипе» вызывало злобное раздражение у толстого лысого армянина, нехотя представившегося администратором здания Робертом Саркисовичем Туманянцем. Мне хорошо был известен подобный тип человекоадминистраторов и особенности их поведения. Кисло-брезгливое выражение отекшего лица Роберта Саркисовича свидетельствовало о том, что ему они тоже не заплатили.

Ничего не добившись и не узнав, изнуренная и подавленная, я потащилась домой. Катька, узнав о случившемся, вначале впала в ступор, а потом сказала, что ей нужны сутки на размышление. Она попросила меня ничего никому не говорить, в особенности Коле и Лехе. Я решила, что моя подруга хочет попробовать что-то узнать по каким-то неведомым мне своим каналам, и, разумеется, пообещала молчать, как партизанка Зоя.

Заснуть я не могла до самого утра. Ощущение нереальности масштаба свершившейся катастрофы не покидало меня ни на минуту. Только я закрывала глаза, мне мерещилось, что сейчас вот-вот раздастся звонок в дверь, я ее открою, и дюжина крепких молодцов в рабочих куртках потащат коробки с компьютерами прямо ко мне в квартиру.

Под утро, часов в пять, я все же отключилась. Проснулась от звонка в дверь. В душе вспыхнула надежда. Я запрыгнула в махровый халат и бросилась открывать. По дороге взглянула на настенные часы — было три часа дня.

В дверях стояли чрезвычайно мрачные Коля с Лехой.

- Ну что, у нас п…ц! — Леха облизнул пересохшие губы. — Катька сколола!

Теперь я видела, что его просто трясет мелкой дрожью.

- Что, не поняла?! Уехала она, исчезла! Свалила со всем оставшимся баблом!

МАМА и не только…

Катька скрылась в неизвестном направлении, оставив мне только истерическую записку: «Прости, дорогая! Но у меня это — единственный шанс выжить!» Подруга сняла со счета все, что там лежало, включая немыслимую для меня тогда сумму, оставленную в качестве нашей прибыли по киргизской сделке. За полдня она ухитрилась каким-то неведомым образом продать свою квартиру.

Двое наших сотрудников крайне нервно объяснили, что Катька, а следовательно, фирма, а следовательно, я должны им кучу денег. Признаться, моя подруга всегда сама рассчитывалась с ребятами. Я знала размер их ежемесячной заработной платы, но премиальные, зачастую в разы превышавшие месячный заработок, она опре

деляла

сама, и я никогда не вмешивалась в этот процесс. К моему потрясению, Леха сообщил мне, что Катька не только не выплатила им оговоренные премии за полгода, но и последние три месяца задерживала зарплату, ссылаясь на огромные накладные расходы по контракту. По напряжению в Лехином голосе и нервному состоянию обоих я поняла, что, скорее всего, они говорят правду. Ребята, разумеется, осознавали, что

я

тоже обманута и что мое положение нисколько не легче, чем их. И это притом, что об истинном моем положении они даже не догадывались!

Я

была младше и слабее их. Я ни разу не обманула их и никогда не нарушала данных лично мной обещаний — ни письменных, ни даже устных. Но по всем понятиям, регламентирующим всю жизнь в нашей расчудесной стране, по всем этим гребаным понятиям я была им должна!

Объяснять, что платить мне нечем, было бессмысленно. У меня была квартира и был «жигуль»-«восьмерка», которых как раз хватало на полный расчет. Но мне все же удалось их уговорить подождать пару недель. За это время я очень надеялась хоть что-нибудь придумать.

Ребята ушли, и я рухнула на кровать в полном отчаянии. Я не только лишилась денег, но потеряла единственную подругу, бизнес и, похоже, крышу над головой. Единственное, что наверняка оставалось со мной, — это мой будущий ребенок, безотцовщина моя…

Телефонный звонок показался мне таким внезапным и резким, будто все остальные телефонные звонки, слышанные мной в этой жизни, были нежными и деликатными. Голос звонившей девушки я поначалу даже не узнала, и только после того, как она представилась, вспомнила Иру, нашу израильскую подругу, Витину жену. Ира ошеломила меня информацией, что ей нужна моя помощь в деле поставки в какую-то там отдаленную область тех самых тестиков, с помощью которых мы с Катькой определили свою