Вместо нее в больнице стала работать Рая.
Она вставала в шесть утра, слушала последние известия. Сегодня радио сообщило радостную весть: наши войска разгромили гитлеровские полчища под Ленинградом и полностью сняли с города блокаду.
Рая кинулась к бабушке:
— Бабуля, бабуля! Наш… город наш… Ленинград освободили! Ты слышишь, бабуля?!
— Да, да, внучка, слышу… Вот и дождались светлого дня. — Бабушка не сдерживала слезы.
А Рая, убирая комнату, не ходила, а пританцовывала и нараспев приговаривала:
— Город наш освободили! Го-ород наш осво-ободи-или! Бабуля! Как только ты поправишься, мы будем готовиться к отъезду. Скопим денег и поедем домой… В наш милый Ленинград!.. А я сейчас же напишу письмо Светке. Чтоб ждала.
От солдат и офицеров Рая слышала, как неимоверно трудно было ленинградцам в блокаду. Говорят, очень много людей умерло с голоду, погибло от воздушных налетов и артобстрелов. Но она не допускала мысли, что с подругой могло что-либо случиться. Так хотелось верить, что она жива, здорова и скоро, скоро они встретятся!
Рая достала из шкатулки Светкину ленту и так ясно представила себе подругу, как будто они расстались только вчера. А хранит ли Светка ее ленту?
Рая села за письмо.
Весть об освобождении Ленинграда, кажется, ободрила Арину Павловну, и, когда Фатимат пришла навестить Раю, старушка сказала:
— Совсем затомилась она со мною… Идите погуляйте. Мне нынче хорошо. Вот водички сюда на табуретку поставьте и идите. Ишь как славно на улице!
Рая посмотрела в окно: день и в самом деле был чудесный — солнечный, безветренный.
— Ладно, бабушка, мы немножко погуляем. Вот тебе водички, вот бутерброды.
Когда Рая вернулась домой, еще с порога она заметила, что бабушка лежит как-то необычно: рука свисла с кровати, голова запрокинута…
Девочка торопливо подошла к кровати:
— Бабушка! Бабуля!..
Арину Павловну хоронила больница. На похороны приехала Данах. Она взяла на себя все многочисленные хлопоты по дому, неизбежные в таких случаях. Но и Рая крепилась. Была сосредоточенна, деятельна, и даже Дагалина, которая умела владеть собой при любых обстоятельствах, была удивлена необыкновенной стойкости девочки, так мужественно переносящей удары судьбы.
И все же силы изменили Рае.
Когда похороны были закончены и она вернулась домой, она почувствовала такую пустоту вокруг себя и такую гнетущую душу тоску, что все стало ей безразлично. Казалось, все рухнуло: теперь нет у нее ни матери, ни отца, ни бабушки… Нет, наверное, и Вовки — нет ни одного родного существа на свете! И каким-то далеким-далеким и безразличным стал теперь родной Ленинград, куда всего лишь несколько дней назад она стремилась всей душой.
Видя смятенность Раи, Данах не торопилась с отъездом в свое селение. Ждала, когда девочку определят в интернат.
Три дня Данах жила с Раей. На четвертый утром сказала:
— Рая! Ты мне дорога, как дочь. И будь мне дочерью. Мы уедем ко мне в селение. Ты будешь там учиться. Я буду помогать тебе во всем. Мне уж не о ком больше заботиться. Вдвоем легче будет жить…
Весть о том, что в их кабардинское селение приехала русская девочка, которая стала названой дочерью Данах, быстрокрылой ласточкой облетела селение. И к Данах одна за другой с поздравлениями и подарками потянулись женщины.
Потом пришел всеми уважаемый тамада. Хотя ему было без малого сто лет, память его была ясна, как небо в солнечный день, ум светел, как снега на вершинах гор. И он хорошо помнил беленькую голубоглазую девчушку, похожую на паренька, которая была вместе с бойцами-партизанами на похоронах дочери Данах — Людмилы.
Данах посадила старика на почетное место — за большой стол в переднем углу, — подала пиалу крепкого чая.
Старик долго смотрел перед собой, как бы всматриваясь в какую-то лишь одному ему видимую даль, сказал:
— Сельчане благодарят тебя, Данах, что приютила ты у себя русскую дочь. Пусть она будет жить у твоего очага, но люди хотят, чтобы она была дочерью всего селения.
— Спасибо, тамада, за добрые слова. Пусть будет так.
— Да будет так, — утвердил старик.
А на второй день в Верхний прискакал верхом Хабас.
— Это здорово… очень здорово, что будешь теперь жить у тети Данах! — говорил он. — Да, бабушка салам тебе посылает и просит, чтобы ты навестила ее…
День первого сентября выдался удивительно погожий. Над селением, над долиной и горами стояло бездонное, синее-синее небо, и все было залито нежарким, но ярким солнцем.
Собираясь в школу, Рая очень волновалась. Хотя она уже училась в Нальчике с кабардинскими девчонками и мальчишками, но то было в городе. И там было в классе несколько русских девочек. А здесь она одна. Правда, она уже успела подружиться с соседской девочкой Сильвией, и сегодня пойдут в школу вместе с ней, но все же она волновалась.
Волновалась и Данах. Как, бывало, мама или бабушка, она помогала Рае выгладить платье, приладить белый кружевной воротничок. И прежде чем проводить Раю из дому, долго поворачивала ее и так и этак, расправляя манжеты, складки.
Школа находилась в центре селения, на площади. Когда Рая с новой своей подружкой пришли туда, школьный двор гудел, как улей. Сильвия тотчас начала знакомить Раю со своими подругами.
Подошла классная руководительница. Девочки хором поздоровались с ней.
— Ну, Рая, будем учиться в кабардинской школе, — приветливо сказала учительница.
По давней традиции, классные руководители еще до начала учебного года знакомятся со своими будущими воспитанниками, и учительница приходила к Данах и подробно обо всем расспрашивала Раю.
Прозвучал горн. Ученики построились в линейку. Директор поздравил ребят с началом нового учебного года. В напутственном слове он сказал, что год этот особенно радостен для всех них. Советская Армия освободила их родную республику, ее столицу Нальчик и родное селение Верхний. И лучшей благодарностью за это бойцам будет хорошая учеба.
Вот и звонок. Ученики валом повалили в школу. Сильвия была очень живая, веселая и даже чуточку озорная девчонка. Она шепнула Рае: лучше всего сидеть в середине класса, потому что учителя обычно обращают внимание или на задние парты, или на передние.
И как только вошли в класс, Сильвия бросилась к четвертой парте в среднем ряду. Но ее опередил какой-то мальчишка, видать, порядочный сорванец. Он с ловкостью жонглера еще издали бросил на парту свой портфель и с криком: «Чур, моя!» — нырнул за парту и раскинул руки на ее крышке.
Но не так-то просто было обойти Сильвию! Она сердито тряхнула косичками:
— Твоя — дома мамалыга, которой тебя кормит мама! Ясно? А теперь прочь с парты: мы с Раей еще вчера ее заняли.
Мальчик посмотрел на русскую девочку, потупился, молча взял портфель и пошел на заднюю парту.
Первый урок вела классная руководительница. Прежде чем начать занятия, она сказала, что у них в классе в этом году новенькая. Рая Дмитриева. Она русская. Из Ленинграда. Была подпольщицей и партизанкой, вместе с их сельчанкой Люсей Шумаховой. Из родных у нее никого не осталось.
— Теперь Рая будет жить у нас в Верхнем. Теперь она наша сельчанка, — сказала учительница.
