движений, положенных свыше, чтобы получить определенную сумму средств.
Мы должны воспитать четырехсотенный человеческий конвеер. Из фабзавучника должен выйти хороший производственник с большим багажом знаний и с навыками в общественной работе.
Я предлагаю обсудить это ненормальное положение.
От Жоржки пришла отпечатанная на машинке статья: — «Каким должен быть комсомолец».
— Пропустить в сокращенном виде. Статью Соткова «Об этике» не пропустить, в виду большого пустословия и неверных, по мнению редколлегии, установок.
Наконец я решаюсь прочесть свой набросок о литейке.
— Читай, Гром, чего прятал, послушаем.
Нефтяная пыль огненно шумела и билась между тиглями, бешено
нападая на истекающие густой, знойной кровью куски металла…
От шума фабзайчатам в литейной веселей… Весело еще потому, что у волчка вместо старого, ворчливого, придирчивого мастера стоит небольшой, полный, со стриженой бесцветной бородкой новый мастер и, помешивая в тиглях, ведет свое первое литье. С ним тройка дежурных фабзайчат. На глазах выпуклые синие очки. Через очки весь мир синий с фиолетовыми искрами…
Часть фабзайчат ставит груз На опоки, пачкаясь белюгой, замазывает их. Другим делать нечего. Подбегают к трубам вентиляции, подставляют руки… Воздух приятно щекочет и тянет в трубу…
— Вот так тяга. Дождались ёшки-кошки. Чисто в цеху. Дыши, хоть лопни.
Цеховой обжора, парень длинный и тощий, с прозвищами «Крокодил» и «Прорва», сорвав с гвоздя полотенце, поднес к самой толстой трубе. Полотенце надулось и яростно захлестало концами… «Крокодил» от удовольствия улыбается, показывая двойные ряды кривых зубов.
Но… Что это?.. Он побледнел…
Вентилятор загромыхал, заухал. Голос у «Крокодила» стал дрожащим, жалким.
— Рябцы, полотенце уперло! — пронесся крик.
— Выключай мотор!..
Рубильник щелкнул, выбив искру. Трубы умолкли. Гудела одна форсунка. Из волчка шла удушливая нефтяная копоть, окутывая цех мраком… Любопытные сгрудились. Мастер, вытираясь платком, быстро спросил:
— В чем дело? Чего натяпали?
Отвечало сразу несколько голосов. Он не понимал,
— Полотенце…
— Какое полотенце? — А разобрав, стал строже.
— Как же это ты, парень?
«Крокодил» молчал. Пустили для пробы мотор. Шкив буксовал. Кто-то предостерег:
— Зав мастерскими идет!
Расступились. Зав всегда окутан суровой серьезностью. Бузливых литейщиков не любит. Узнав о случившемся, нахмурился.
— Опять литейщики. Сколько хлопотали о вентиляции. Затратили столько денег, а все для того, чтобы в первый же день испортить.
Обернулся к мастеру.
— Чья работа?
Тот смотрел из-под рыжеватых ресниц на стенку, как бы обдумывая, и сказал:
— Никто не виноват. Дело само настроилось. Полотенце у трубы висело. Тягой сорвало.
Зав мастерской недоверчиво:
— Как на гвозде? Почему на этом гвозде, когда место у раковины?
— Я ваших порядков не знаю. Я — новый человек.
Ребята удивленно открыли рты. Мастер спокойно повернулся к волчку. Открыв заслонку, крикнул:
— Эй! Готова подъемный. Начинаем.
Ребята поспешно готовились к литью, успевая тихо переговариваться.
— Вот так мастер!
— Наш парень.
Тигль поднят, посажен в гнездо вилки. Металл, с треском выпуская искры, вползал в жадные литники…
Зав постоял, посмотрел на мотор и, покачав головой, ушел.
В цеху голубой, сладкий газ…
В перерыве «Крокодил» смущенно благодарил:
— Спасибо… я этого… нечаянно…
Мастер, уписывая ломоть ситного с молоком, бубнил сквозь набитый рот:
— Чего там… Понимаю… Сам таким был… Знаю, как вашему брату влетает… Мы так, бывало, дружно друг за дружку держались, как только начальство, так у нас условный крик: «Шарики. Шесть». Ну, все — шмыг, прыг по местам…. и шито-крыто. А рабочий своего не выдаст, уж это заведено…
Губатый Колька Гиков попробовал возражать:
— Ну, теперь не нужно… Можно и без этого. Мы сами себе начальники… Мы и… — но на него цыкнули:
— Засохни! Разактивничался… Старый рабочий лучше знает…
Мастер улыбался.
— Что — тоже начальство?.. Генерал комсомольский… Так ты не стесняйся, пойди и выдай своего…
Гиков смущенно краснел.
— Я не собираюсь кляузничать. Только должны с администрацией на нару…
— Пару… Какая же ты начальнику пара? Тюхтя.
Ребята ржали.
— Вумному парню да дурная башка досталась.
На мастера хорошо поглядывали и радовались. Свой мастер!
Топот трамбовок. От чугунной пятки земля, оседая, ухает и вздыхает. Шуршат гладилки, хлюпают примочки. Говор. Гуд. «Крокодил» с «Ха-нумой» формуют на пару. Торопятся и поглядывают на мастера, который обходит верстаки. Низко нагибается над формами, торкает в них пальцем… Когда он разгибается, «Крокодил» быстро заслоняет собой опоку…
«Ханума» уже вынул модель из формы, остается только прорезать литник, как вдруг мастер неожиданно направляется в их сторону. «Крокодил» хватает сито и быстро на опоку… Мастер заметил. Усмехнулся:
— От меня не спрячешь.
Поднял сито. В опоке отпечаток: голая женщина на развернутом веере.
— Что, пепельница?
— Да… Но мы… практическую…
— Ладно, чего там… Мне не жалко. Только заву не попадитесь. Сами отвечаете.
— Мы осторожно.
