Мы спускаемся с ели. Я задеваю рукой сучок, торчащий из ствола. На руке остается красная царапина. Выступают капельки крови.
Я пью воду. Привкус озерной воды больше не чувствуется. Споласкиваю руку у края озера. Ранку щиплет. Туве гладит мою руку.
— Та девочка, Ким, она жила в деревне, которую разбомбили солдаты Джима? — спрашивает она.
— Нет, не в Милайе. Ким жила в другой деревне. Такие вещи случались во многих местах. Знаешь, во Вьетнаме до сих пор рождаются тысячи детей с тяжелыми увечьями, несмотря на то, что война закончилась почти тридцать лет назад.
Туве качает головой.
— В больницах есть помещения, заставленные большими стеклянными банками, внутри которых — тела детей. Без рук и ног, с глазами без зрачков, с тяжелыми повреждениями мозга или вообще без мозга. Эти дети — предостережение для будущих поколений.
— Прекрати! — кричит Туве.
Не знаю, сколько мы идем. Спотыкаемся о корни, оступаемся, натыкаемся, падаем, помогаем друг другу встать, едва перекидываемся словом, ничего не замечаем вокруг. Слышим ли мы что-нибудь? Не уверен. Мы словно впадаем в иное состояние сознания. Перебираем ногами в каком-то оцепенении. Возможно, все это время мы ходим по кругу. Так бывает, когда сбиваешься с пути.
Не знаю, сколько времени проходит, прежде чем я реагирую на шум. Видимо, я уже слышу его некоторое время. «Что-то шумит», — думаю я. Больше ничего не происходит в моем мозгу. Не происходит никаких сравнений с другими шумами, которые я слышал. «Где-то шумит», — отмечаю я про себя и тащусь дальше, пока Туве не останавливает меня.
— Машина? — говорит она.
— Что? — переспрашиваю я.
— Это случайно не машина?
Я вслушиваюсь в шум. Автомобиль? Здесь, в лесу?
— Почему ты так решила? — устало спрашиваю я.
— Потому что так шумит машина.
— Гебе кажется.
— Тихо, Кимме! Она приближается. Значит, где-то здесь должна быть дорога!
Мы стоим и прислушиваемся к шуму, разносящемуся по лесу, похоже, это и правда машина. Она едет по гравийной дороге. Она довольно далеко. Я пытаюсь определить направление и показываю туда, откуда, по моему мнению, доносится звук. Нужно идти туда. Там наше спасение.
Ноги сами несут нас. Усталость, похожая на кому, равнодушие — все это как ветром сдуло. Теперь мы снова Ким и Туве, он и она. Шум становится глуше и исчезает где-то слева от нас. Но мы слышали его и знаем, куда идти. Исчезнувший звук выведет нас из этого леса.
— Там! Это там!
Я смотрю, куда показывает Туве, и вижу просвет между деревьями. Не зная, что звук шел оттуда, ни за что не догадаешься. Но теперь мы уверены, что дорога там.
— Превосходно! — кричу я. — Дорога!
— В какую сторону пойдем?
— Не знаю. Может, туда?
На щебенке не видно отпечатков шин. Незаметно, чтобы всего несколько минут назад здесь кто-то проезжал. Собака могла бы взять след. Или волк. Он мог бы почуять присутствие выхлопных газов, витающих над дорогой.
Мы идем вперед. Иногда встречаются каменные плиты прямо на проезжей части.
Я завожу разговор о летних каникулах. Рассказываю Туве, что поеду на все лето в США и буду жить в Мичигане у сестры Джима. Рассказываю о Мичигане, об огромных лиственных лесах, о голубых озерах и бурных реках, где буду ловить рыбу.
— А ты чем займешься?
— Не знаю. Скорее всего, буду работать. Так мама хочет.
— Тебе нравится арахисовое масло? — спрашиваю я.
— А что это?
— Типа крема из арахиса и сахара. Его намазывают на хлеб вместо обычного масла. Это чертовски вкусно! Джим без ума от него. Иногда мы ставим старые диски Элвиса Пресли и набиваем живот бутербродами с арахисовым маслом. Весь дом ходит ходуном. Кристин просто смотрит на нас. Она предпочитает домашний сыр, ты же знаешь. Если в моем рюкзаке остался еще бутерброд с арахисовым маслом, я тебя угощу.
— Не хочу я твои старые бутерброды. Я уже не люблю арахисовое масло.
— А с чем ты любишь бутерброды?
— Не знаю. Плевать я хотела на них, Кимме!
— Ну скажи. Должна же ты любить хоть что-нибудь? А икра?
— Бе-е. Терпеть ее не могу. Одна соль.
— А сыр?
— Возможно. Я должна что-нибудь выбрать.
— Элвис любил арахисовое масло. Из обжаренных орехов. И бутерброды с вареньем и бананом.
— Вот как.
— А знаешь, какой у него любимый гамбургер?
— Да плевать мне на этого Элвиса Пресли!
— Трипл чизбургер! О, боже! Ты должна попробовать его, Туве. После ничего другого в рот не полезет.
— Ты можешь заткнуться и просто молча идти?! Внезапно мы оказываемся в знакомом месте.
Я не верю своим глазам. Что я вижу? Уж не старый ли добрый дорожный знак? Поворот? Движение транспортных средств запрещено? Конец дороги? Понятия не имею. Просто это мой любимый ржавый дорожный знак. Никогда не думал, что так обрадуюсь, увидев его.
— Не понимаю, — говорю я. — Просто в голове не укладывается. Я думал, что мы на другой стороне леса. Я совсем не узнал дорогу.
— Так бывает, когда сбиваешься с пути.
Я стою и изучаю дорогу. Похоже на след. Две небольшие кучки гравия и отчетливые отпечатки шин. Здесь была машина. Она остановилась тут, затем водитель резко нажал на газ и уехал. Скорее всего, именно эту машину мы слышали, когда она громыхала на весь лес.
— Наверное, Криз приехала, — говорит Туве.
— Но сегодня же не тот день. Она должна была приехать вчера.
— Именно поэтому! — отвечает Туве. — Криз в своем репертуаре. Опоздала на целые сутки!
Внезапно солнце прорвалось сквозь тучи, и все стало ясным и понятным. Все изменилось. Мы больше не блуждаем. Скоро мы будем сидеть под нашим славным навесом и есть зажаренного на решетке зайца со сморчками. Проклятье, как я голоден!
Происходит быстрая смена декораций. Словно меняют кадр. Вместо зимы — весна. Тихий лес оживает. Кусты наполняются щебетом. На нас на полном ходу несется шмель, и Туве, смеясь, еле успевает увернуться. Кажется, даже она довольна солнцем.
— Удачный уход от первого шмеля! — кричу я.
— Мы действительно шли здесь, — говорит Туве и осматривает лес.
— Точно. Думаю, мы скоро выйдем к болоту, где шлепнулся Манни.
Перед нами первое болото. Я не обращаю внимания, что мои ноги соскальзывают с кочек и в ботинках полно воды. Солнце светит. Скоро нас ждет еда.
