— Дядя Володя! — взвизгнул я и повис у него на шее…
Тут же, на берегу речки, стали играть в волейбол. Все играли: и студенты, и пацаны деревенские — наши лоцманы. Студенты били сильно, мяч то и дело вылетал из круга. Если он падал в кусты, за ним отправлялся хозяин — рыжий Митяй. Если в речку, то в воду бросался я.
Дядя Володя тоже играл. Ему говорили, чтобы он снял с руки часы, но он только отмахивался:
— Они у меня пыле-водо-мяченепроницаемые.
И напрасно отмахивался. Потому что сильный мяч все-таки попал прямо в часы и выбил стекло. Мы долго искали его в горячем песке. А когда, наконец, нашли, оно оказалось безнадежно сломанным.
Дядя Володя огорчился:
— Без часов мне никак.
Слава собрал вокруг себя пацанов:
— Кто в вашей деревне умеет чинить часы?
— Я покажу!.. Нет, я! — загалдели разом все наши лоцманы, и чуть не передрались.
— Эй, эй, цыпленки-петушишки! — разнял их Слава. — По какому вопросу драка? Пойдете все вместе. Веселее будет.
Я тоже пошел с ними и дядей Володей. Лоцманы привели нас к знакомому дому:
— Вот часовщик.
— Так здесь же Яскажук живете — удивился я.
— Он! Он и есть часовщик! — наперебой загалдели лоцманы.
В доме вкусно пахло горячей канифолью. Николай Сидорович припаивал к остову радиоприемника какие-то проводки. На столе в беспорядке лежали пальчиковые радиолампы, трансформатор, мотки красивой разноцветной проволоки. Она считалась в нашей школе большой ценностью: ребята научились плести из нее узорные перстни и даже кошельки.
— Мы к вам за помощью, — сказал, поздоровавшись, дядя Володя. — Не оторвали от дела?
— Да какое там дело! — Николай Сидорович поставил стулья, приглашая сесть. — Так, балуюсь в свободное время. Приемник конструирую. «Яскажук-один», — рассмеялся он.
— Когда же вы из города, Николай Сидорович? — Пусть видит дядя Володя, что я не чужой человек в этом доме. — Утренним поездом?
— Самолетом пришлось, — сказал Николай Сидорович. — В Большие Катки, оттуда на машине… Я смотрю, у вас с часиками беда, товарищ археолог.
— Да, — дядя Володя снял с руки часы. — Стекло пополам. Не сможете помочь?
— Не знаю, погляжу. Я ведь не часовщик, так, любитель. — Он склонился над часами с лупой. — В окошечке сегодняшнее число, надо полагать? Интересно, первый раз такие часики вижу.
— Новый выпуск.
Николай Сидорович осторожно сдвинул ладонью радиодетали, принес из соседней комнаты ящик с инструментами.
— Знаешь, что Сашка придумал? — спросил он меня, раскладывая на столе какие-то щипчики, ножички, отвертки.
— Знаю, — кивнул я. — Говорить перестал.
— Ходит как немой. Вобьет себе что в башку, ничем не выколотишь. Упрямый!
Николай Сидорович улыбался, и можно было подумать, что ему по душе Сашкино упрямство.
— Где он сейчас? — спросил я.
— В саду.
Я нашел Сашку все под тем же его любимым смородиновым кустом.
— А мы купались, — сразу сообщил я самую важную новость. — Ух, и здорово! Ты что не пришел? Поплавали бы наперегонки.
Сашка вытащил блокнот и написал: «С теткой ссорился».
— Чего так?
«Обедать не давала. Хотела заставить говорить».
— Шел бы к нам. У нас всегда первое остается. А второе я тебе бы от своего отделил.
«Потом все равно накормила. Она долго не злится».
— А дядя приехал — ругался?
«Хуже».
— Побил?
«Дурак! Он не дерется».
Сашка полистал блокнот, нашел нужное и дал мне прочитать. На листке было написано крупным угловатым почерком: «Ты со мной не говоришь, и я с тобой не буду».
— Он написал?
Сашка кивнул.
— И не, говорит? Тоже пишет?
Сашка пожал плечами: не знаю еще, как будет. Он выглядел немножко растерянным.
Мы посидели недолго под кустом, потом пошли смотреть, как Николай Сидорович часы чинит. Но все уже было готово — он нашел у себя в ящике подходящее стеклышко. Чуть подточил край и вставил.
— Можно механизм посмотреть? — попросил он у дяди Володи. — Я еще такого не видел, с числами.
— Разумеется.
Николай Сидорович быстро отвинтил заднюю крышку.
— А вот — эти два колесика. Добрая придумка! — Он снова закрыл крышку. — Все! Носите на здоровье… Нет, нет! Напрасно вы! — остановил он дядю Володю, видя, что тот полез за кошельком. — Я денег не беру.
— Спасибо, спасибо! — Дядя Володя смутился, даже слегка покраснел.
А Николай Сидорович тоже хорош! Денег не берет, а шоферу рублевку совал. Как всем нам тогда было неловко перед тем парнем с челочкой и щербатыми зубами!
Дядя Володя встал, прошелся по комнате, начал рассматривать снимки на стенах. Некоторые были даже цветные. Мне казалось, он делает это, чтобы справиться со смущением. А может, и правда заинтересовался.
— Сами делали?
— Сам. Давно только уже.
— Часы, фото, радиоприемники… Много у вас интересов.
— Еще гладиолусы, — напомнил я.
— Интерес у меня один: пробовать новое дело, пока не получится. — Николай Сидорович складывал инструмент в ящик. — День пробую, месяц, год, два. А как начинает прилично получаться — за другое берусь. Всю жизнь так.
Чем только не занимался… Даже гипнозом, — усмехнулся он. — Давно, еще на действительной службе. Книжку одну прочитал и сам стал пробовать.
— Получилось?
— Как вам сказать! — Николай Сидорович улыбался. — Вообще-то загипнотизировал. Дружков моих, вместе в армию пошли. И ногами они дрыгали, и головами качали, и танцевали — все, что я прикажу. А стал будить — не могу! Никак их из транса не выведу. Перепугался до смерти, за врачом в санчасть побежал. С полпути вернули.
— Проснулись?
— А они и не думали спать. Просто сговорились ребята, подшутили надо мной. Я стараюсь, глаза таращу, приказываю, а они чуть не лопаются…
Мы с дядей Володей насмеялись вволю. А Сашка стоял рядом с застывшим серьезным лицом, в животе у него булькало. Он тоже, как те солдаты, давил в себе смех — ему ведь громко нельзя.
— А правда вас однажды оштрафовали?
Дядя Володя укоризненно покачал головой; я и сам знаю, об этом не полагается спрашивать. Но я не из любопытства, честное слово! Мне просто хотелось, чтобы Николай Сидорович фыркнул и сказал: враки!
