чувствовал ноющую боль в груди, особенно по ночам. Только оглядываясь назад, я понял, что она значила. В те годы я еще не осознавал, насколько одинок, насколько мне нужен кто-то, кто помог бы справиться с ощущением, что ночь длится вечно.
Я никогда не встречал собаку, которая думала бы: «О господи, опять утро». Собаки думают: «Опять утро, Господи!» — почувствуйте разницу.
Много лет спустя я услышал намек, подтвердивший мои худшие опасения. Помнится, я расспрашивал отца о жизни в Замбези, где он занимался исследованиями по пересадке органов.
— В Африке не было всех этих дурацких законов, — сказал он.
— Ты имеешь в виду законы о врачебных преступлениях?
Он подмигнул мне:
— Достаточно сказать, что многие больные благодарили нас. Пусть наша деятельность и не была вполне легальной. По сравнению с Африкой Америка стала таким разочарованием!
Опасная тема. Отец всегда говорил, что Америка — не что иное, как вирус, который мы подцепили в конце шестидесятых в аэропорту Джона Кеннеди.
— Что ты имеешь в виду?
— Мы больше не могли экспериментировать на людях, — сказал отец. — Приходилось использовать собак.
15
Трудовая неделя
He напивайся. Ходи на собрания. Ходи на собрания. Не напивайся. Позвони своему шефу. Выгуливай собаку. Дрессируй собаку. Работай. Не трать время, раздумывая о вещах, которые все равно не изменить. Займись спортом. Измени образ мышления. Суть в действии, а не мыслях.
Мне много раз приходило в голову, что в те первые месяцы на плаву меня удержали Анонимные алкоголики — именно потому, что загрузили тысячей Раздражающих обязанностей.
Ходи на собрания. Позвони своему шефу. Сходи на 90 собраний за 90 дней. Проведи моральную инвентаризацию. Спи. Работай над Четвертым шагом…
У меня просто не оставалось ни одной свободной минуты, чтобы заглянуть в винный магазин.
Глория продолжала нас игнорировать. Я чувствовал себя так, будто сидел на дне колодца.
Мне разонравилась квартира. Когда здесь жила Глория, мне хотелось возвращаться домой. Это она вдохновляла меня заниматься интернет-маркетингом. Теперь меня раздражали собственные стены. Я дрессировал собаку, перечитывал книги Сьюзан Конант, спал, ждал. Вот и вся жизнь.
Трезвость явно пошла на пользу моей работе. Коллеги говорили, что я «выгляжу отдохнувшим». А я начал медленно сходить с ума. Это единственное объяснение тому, чем я решил заняться. Моя идея была абсолютной прихотью и не имела смысла — может, в этом и заключался ее смысл. Я решил придумать новое слово и внедрить его в культуру при помощи сарафанного радио и вирусного интернет-маркетинга, раз уж последний был моей специальностью. Этакий офисный перформанс.
Со мной в агентстве работала двадцатишестилетняя девушка, выпускница Гарвардской школы бизнеса, особа умная и общительная, с пышными каштановыми волосами и фигурой а-ля Дженнифер Лопез. Она презирала косметику и была типичным отпрыском семьи врачей. Такие девушки всегда кажутся старше, чем на самом деле, — из-за выматывающих разводов и неприлично высокого IQ.
Однажды я заметил, что у нее больше тысячи друзей в Фейсбуке.
— Ух ты! — сказал я. — У тебя столько друзей…
— Ну, друзьями их можно назвать с натяжкой.
— Где ты их берешь? Мне кажется, я за всю жизнь встречал меньше людей.
— Я в Фейсбуке с момента его появления, — пожала она плечами. — Он же начинался как социальная сеть для студентов Лиги плюща. А я тогда училась в колледже. Это было очень умно. Можно заниматься рекламой, и…
С чего бы ни начинался разговор, рано или поздно она всегда переключалась на то, как ее знакомые (или знакомые знакомых) используют вирусный маркетинг. Поэтому некоторое время я просто смотрел на движение ее губ.
— …нужно только разработать стратегию продаж.
—
Пауза.
— Что?
— Точ. Ну, как
Она неуверенно кивнула:
— Ясно.
Я давно заметил: если невзначай обронить, что все делают или говорят так-то и это весьма перспективная идея, как все подхватывают на лету. Так что я не совсем лгал.
Коллега говорит:
— Что-то «Май спейс» не грузится.
А я ему:
Или клиент:
— Давайте обсудим на следующей неделе, как сделать компанию более социально активной.
У торгового автомата в буфете:
— Здесь все сорта кофе одинаковы на вкус. Только называются по-разному. Чистый маркетинг.
Однажды вечером, трясясь, как на нашем первом свидании, я набрал номер Глории. Она подняла трубку и первым делом спросила:
— Как Хола?
— Хорошо.
— А ты?
Я понял, что сейчас молчание было бы уместнее слов — слова привязывают нас к своим значениям, которые ничуть не отражают того, что мы хотим сказать, потому что изобретены не нами: мы унаследовали их от людей, которых даже и не видели никогда (точ — исключение).
— Я дрессирую Холу, — сказал я. — Она делает успехи.
— Хорошо.
— Большие успехи.
— О’кей.
Стрекот сверчков.
— Хочешь с ней увидеться?
— Думаю, я еще немного побуду здесь. Просто… Чтобы все обдумать.
Я вдруг подумал: так нечестно. Я чувствовал, что между нами натянулась хрупкая нить, которая разорвется, если я пошевелюсь или… или подумаю слишком громко.
— Правда, стало гораздо лучше, — продолжил я. — Тренер говорит, что она усваивает команды лучше, чем ее собственные собаки.
— Тренер?
— Мы ходим в школу дрессировки.
— О’кей.
— Да, — сказал я. — Как у тебя вообще дела?
— Хорошо. Все хорошо.
Звуки джаза на заднем фоне.
