После этого у нас наметился прогресс в занятиях. Почему — не знаю. Совершенно точно, что ни она, ни я за ночь не поумнели.
Но когда мы выполняли комплекс упражнений (пройти несколько шагов, сесть, пройти несколько шагов, сесть, сделать стойку, снова пройти несколько шагов…), Хола все сделала безукоризненно, причем и на первом, и на втором круге.
В какой-то момент я понял, что больше не думаю ни о себе, ни о собаке, а просто радуюсь тому, что мы оказались в месте, где все объединены благородной целью.
Мэри Джо тоже заметила прогресс.
— Только посмотрите на этого пса, — сказала она всему классу. — Вы делаете успехи, Марти! Может, выйдете на середину и всем покажете? Помните, как они мучились вначале? А теперь Марти идеально держит корпус, и он стал гораздо спокойнее, заметили? Марти, прикажите ей сесть.
Мы вышли в центр круга, и все взоры обратились на нас.
— Сидеть, — тихо скомандовал я.
Ноль внимания.
— Хола, сидеть.
Она посмотрела на меня так, будто я предложил ей исполнить национальный гимн.
Неловкая заминка.
— Не волнуйтесь, — сказала Мэри Джо. — Вам еще многому предстоит научиться у вашей собаки. Просто она слишком чувствительная. Вам нужно очень тщательно следить за своей осанкой. Все видели, что Марти слегка наклонился вперед?
Кивки: да, да, видели.
— Некоторые собаки не такие внимательные, но с Холой небрежность недопустима. Она — самая чувствительная собака в нашей группе. Этим все и объясняется.
С поникшей головой я вернулся в круг. Стоило нам возобновить упражнения — и моя фурия тут же вспомнила, как сидеть. Глядя на нее, я вдруг осознал, как плохо знаю своего лучшего друга.
Программа обучения усложнялась со сверхъестественной скоростью. Острая приправа, чтобы добавить вкус жизни: на третий день мы уже отрабатывали команду «Ждать» [13].
Сейчас я горжусь тем, как Хола ее выполняет, — это ее любимое упражнение. Но в тот момент подобная затея — замечу, безумная — могла прийти в голову только Вольхардам, которых вообще нельзя заподозрить в недостатке оригинальности. Не сомневаюсь, они из лучших побуждений преобразуют написанное в учебнике в фантасмагорию, достойную кисти Иеронима Босха.
Например:
«Встаньте в контрольную позицию рядом с собакой, глядя строго перед собой. Возьмите поводок в правую руку. Левой придерживайте его так, чтобы, свободно свисая между ладонями, поводок образовывал небольшую петлю. Данная поза активирует охотничью мотивацию собаки. Прикажите ей сесть, слегка дернув поводок вниз. Когда собака выполнит команду, опуститесь рядом с ней на одно колено, по-прежнему глядя перед собой. Убедившись, что собака сидит смирно, левой рукой перебросьте поводок через ее голову. Вытяните правую руку, не наклоняя корпуса, чтобы не активировать мотивацию бегства. Поместите правый указательный палец между ошейником и подбородком собаки, положите левую руку ей на голову, сделайте горизонтальное движение ладонью, будто вытираете барную стойку, и скомандуйте „Встать!“. Быстро переместите левую руку на живот собаки и помогите ей подняться, удерживая правую ладонь под ошейником. Затем уберите руку и как можно медленнее поднимитесь на ноги — корпус абсолютно прямой, смотрите строго перед собой. Скомандуйте собаке „Ждать!“, отвернитесь от нее, не опуская взгляда, сосчитайте до десяти и повернитесь обратно. Негромко похвалите собаку, не допуская, однако, более значительного поощрения, — вы должны дать понять ей, что работа завершена. Затем громко, с позитивной интонацией скомандуйте: „Хорошо!“ — и проведите собаку по кругу на коротком поводке, чтобы активировать стайную мотивацию. Затем вернитесь в контрольную позицию, усадите собаку слева от вас и, глядя перед собой, отдайте команду „Ждать!“».
Последний гав любви.
Хола спала как убитая на коврике перед дверью. Я лежал в темноте, вздрагивая и прислушиваясь к ровному посапыванию моей девочки.
Мы гуляли в густом лесу у подножия горы. Трава росла так буйно, как будто наш лагерь находился в Южном Массачусетсе. Тропинка была плотно устлана сосновыми иголками и прелой листвой, и я поминутно поскальзывался. Хола тоже прилагала усилия, чтобы усадить меня на пятую точку: в беспокойстве сворачивала на развилки, норовя вырвать поводок у меня из рук.
Над головой потемнело, по листьям застучали первые капли. Я с тревогой посмотрел на крутой спуск к реке, которая грохотала внизу среди каменистых берегов. Под напором грозовых туч солнце стремительно угасало. Хола металась у воды, пытаясь отыскать проход…
Я проснулся, чувствуя себя еще более разбитым, чем накануне.
Хола спала на соседней подушке — там, где должна была быть Глория.
Выпускной в собачьем лагере.
19
Черная зависть
Если вы хотите знать, как о вас думают люди, я отвечу, может, нестандартно: очень редко.
Поэтому, вернувшись из собачьего лагеря, я сам позвонил Кларку и предложил встретиться на большом воскресном собрании для новичков на 87-й улице. Собрания для новичков, помеченные в расписании буквой «Н», в основном предназначены для тех, кто только-только присоединился к программе или вернулся в нее после рецидива. Голоса дрожат и срываются. Взрослые мужчины плачут, как дети. Никто не верит в Бога. Так что, лишь упомянув о собрании, я на тайном языке нашей общины признался Кларку, что занятия в лагере были не слишком успешными и у меня больше нет сил выносить разрыв с Глорией.
Кларк пришел в штанах цвета хаки и рубашке для регби, взъерошенный и невыспавшийся. Круглые очки без оправы съехали на самый кончик монументального, напоминающего горнолыжный спуск носа. Я подумал, что ему всю ночь не давали уснуть дети.
За трибуной стояла симпатичная, делового вида женщина, которая на протяжении многих лет только тем и занималась, что бросала Общество АА и снова возвращалась. Среди прочего она сказала одну вещь, которая давно крутилась у меня в голове:
— Я никогда не звала на помощь, когда нуждалась в ней. Долгое время я думала, что дело в тактичности и что я не хочу доставлять никому хлопот. Но разве я на самом деле беспокоилась о других? Вовсе нет. Я просто не хотела звать на помощь. Мне для этого не хватало смирения. — Она взглянула прямо на меня — или куда-то рядом со мной — и произнесла: —
Мы сидели в ресторане «Новый мир» на Бродвее в компании двух приятелей из АА. Кэрол — дама из тех, о ком обычно говорят «темная лошадка». Блондинка ближе к сорока, владелица крупного рекламного агентства и бывшая кокаинистка, снискавшая себе славу столь громкую, что швейцар дома на Вест-Энд- авеню прозвал ее Эльвирой — в честь героини Мишель Пфайффер в фильме «Лицо со шрамом». Честно говоря, она меня пугала, являя собой живое воплощение нью-йоркского стиля. Вместе с Дэрилом они составляли удивительный контраст: акула Уолл-стрит и специалист по уголовному праву с тихим голосом, прямой осанкой и седыми, коротко стриженными волосами. В его манерах чувствовалась военная выправка,
