Себе-то она могла признаться: это было божественно.
— Спасибо, уже лучше, — ответила Дайана, усаживаясь на постели.
Том завинтил крышечку тюбика с мазью.
— А у тебя там парочка шикарных синяков.
— Я так и думала.
— Неизбежно, наверное, при занятиях верховой ездой.
— Да.
— Почему бы тебе не полежать?
Дайана внимательно посмотрела на него и откинулась на подушки.
— Да, мамочка. Спасибо, мамочка, — проворковала она, невинно глядя ему в глаза. Он протянул ей тарелку с цыпленком и салатом. — Том, почему ты это сделал? Мне показалось, что я вовсе не твой тип женщины.
Он налил вина в ее веселенькие пестрые пластиковые стаканчики и, протянув один ей, уселся за стол и задумчиво посмотрел на нее.
— Почему я тебя поцеловал? Наверное, хотел поразвлечься. А ты почему меня поцеловала, Дайана?
Она ела ножку цыпленка и размышляла.
— Должно быть, решила, что стоит отплатить тебе тем же. Ничего иного у меня не получается, а? — Отпив вина, Дайана вызывающе посмотрела на него.
Том молчал, лицо его оставалось непроницаемым.
— К тому же, — она взмахнула рукой, в которой держала цыпленка, — меня позабавило то, что именно вот такая — слишком яркая и недостаточно кроткая, и даже чуть ли не порочная женщина смогла выманить тебя из твоей башни, Том. Хотя, не думаю. Просто мы оба слегка увлеклись, так?
Он поднял глаза от тарелки, взгляд его был насмешливым.
— Именно так, Дайана, именно так.
— А не может быть, Том, — деликатно предположила она, — что твоя башня стала слегка тесновата для тебя?
— Наверное, может, Дайана, — ответил он. — Но ведь и ты вела себя отнюдь не как монашка.
— А еще говорят о примитивизме мужской логики, — весело парировала она. — С другой стороны, возможно, я не устояла потому, что ты оказался куда лучше, чем пытаешься казаться?
Он ухмыльнулся.
— Возможно. Поздравляю, Дайана. Что-что, а бороться ты умеешь. Хотя понять не могу, почему ты задираешься? Может, все дело в Ричарде Джеффризе? Но… — Он махнул рукой и не договорил.
Дайана молча докончила обед, а потом внезапно спросила:
— А о чем ты пишешь?
— Да о чем угодно.
— Чем ты вообще занят — работаешь в газете или на телевидении, кидаешься в гущу скандальных событий или мирно пописываешь за письменным столом?
Достав из кармана бумажник, он кинул его на кровать.
— Если сомневаешься, там моя визитная карточка.
— Я не… — начала было Дайана, но не удержалась и раскрыла бумажник.
Визитка удостоверяла, что Томас Спенсер Уильямс — зарубежный корреспондент одной из ведущих английских газет.
— Я не сомневалась, — закончила она уверенно. — Значит, ты и в горячих точках бывал? Может, поэтому у тебя такая реакция… Я хочу сказать, когда ты там, на шоссе, влез в машину и освободил шофера, ты это сделал почти профессионально. Тебе случалось и от пуль увертываться, а?
— Случалось.
— Уильямс… — Она снова посмотрела на визитку. — Почему мне кажется знакомым твое имя? Ты не получал никаких журналистских премий?
Лицо его продолжало оставаться непроницаемым.
— Одну.
— Мне следовало догадаться. — Она сосредоточенно нахмурилась. — Хотя я, честное слово, не представляю себе, что это за премия такая… нет, где же я слышала твое имя? — Взгляд ее внезапно стал цепким. — Погоди-ка, Томас Спенсер Уильямс. Ты случайно не родственник судье Спенсеру Уильямсу, члену Верховного суда — он еще умер в прошлом году?
Томас Уильямс слегка улыбнулся.
— Это мой отец.
— Но… почему же ты мне сразу не сказал? Он же был на свадьбе у моих родителей, я видела фотографии!
Томас, скорчив гримасу, пожал плечами.
— Это ведь не ставит меня вне подозрений — или ставит?
— Нет, — холодно отозвалась Дайана. — Просто… как же Генри оказался во все впутан? — раздраженно спросила она. — Он и не упоминал о том, что тоже из Уильямсов.
— Он не из Уильямсов. Мои родители развелись, потом мать вышла замуж снова и родила Генри.
— А ты остался с ней?
Уильямс вытянул длинные ноги.
— Нет.
— Почему? Сколько тебе было лет?
— Восемь. Дело в том, что она ушла от нас к другому мужчине, отцу Генри.
Дайана вытаращила глаза.
— Как она могла?!
— Наверное, у нее не было выбора. — Губы его скривились в усмешке. — У судьи Уильямса не так-то просто было отобрать единственного сына и наследника. Думаю, мой отец ей совсем не подходил, она оказалась недостаточно сильной — не могла с ним справиться. Он был интеллектуалом, его работа значила для него все, и еще он был человеком на редкость строгих правил.
— А ты? — невольно спросила она. — Ты ладил с отцом?
Томас Уильямс невозмутимо ответил:
— Мы хорошо понимали друг друга.
— Значит, ты такой же, как он, — произнесла Дайана утвердительно.
Губы его изогнулись.
— Нет, быть таким, как он, невозможно. А Генри никогда не упоминает имя Спенсера Уильямса потому, что мать сумела внушить ему ту же неприязнь, которую испытывала сама. Особенно после того, как отец Генри бросил ее с трехлетним малышом без средств к существованию и она… попыталась вернуться.
— Понятно, — растерянно произнесла Дайана.
— Еще хуже то, что во времена довольно бурной юности Генри она ставила меня ему в пример.
— О Господи, твоя мать не очень-то умна, прости меня за такие слова. А ты и правда был примером для подражания, Том?
— Более или менее, — скромно ответил он.
— Насколько… неразумно вел себя Генри?
— Да ничего серьезного: поначалу нежелание учиться, следовать по стопам отца — тот был художником, только, мне кажется, менее талантливым, чем Генри.
Дайана задумалась над его словами.
— Но сейчас вы, похоже, стали друзьями. Иначе он не стал бы писать тебе письма о белокурых богинях.
— Да, сейчас мы друзья, — подтвердил он. — Кстати, в основном Генри писал не о богинях.
— Не понимаю, — вопросительно подняла брови Дайана.
— Он писал о твоем происхождении. О том, сколько у вас в роду адвокатов и судей.
— Послушай-ка… — Дайана нахмурилась.
