Инна Макаровна быстро шла по коридору, лицо у нее было растерянное. Должно быть, она кого-то уже встретила. Геля Лютикова сама стала ей все рассказывать.
— Ах, Геля, — произнесла учительница, не скрывая досады. — Уж не в первый ты раз. Не пойму только, от горячности это у тебя или…
— От недостатка ума, — подсказал кто-то.
— Нет, я хотела сказать: или от душевной слепоты.
Лютикова заплакала сильнее и отошла к окну.
11
— Вот здесь, — сказала Зойка на площадке. Постучали. Послышались шаги.
— Что еще? — спросил Димка глухо. Глаза его были злые.
— Дима, — начала Лютикова, видя, что приглашать их не собираются. — Я в присутствии свидетелей хочу извиниться.
— Та-ак.
— Я была неправа, но и ты, Дима, не понял…
Ноздри у Димки дрогнули.
— Мы же хотели как лучше, помочь тебе…
— Мне не нужна ваша казенная чуткость! — крикнул Димка прямо Геле в лицо и захлопнул дверь.
— Дима! Дима, открой! Дверь отворилась.
— Пошли вон! Свидетели! Судьи! Противно вас видеть!
Девочки ошеломленно переглянулись. На площадке стало тихо-тихо.
— Пойдемте, — сказал шепотом Вера.
Внизу, в парадном, встретилась старушка соседка, узнала Зойку и остановилась:
— Ну, что сказал?
— Не пустил.
Старушка утвердительно кивнула головой:
— Не в себе парнишка. Все сердце разрывается. Матери-то хуже стало.
— Как? — внутри у Зойки похолодело. — Надежде Павловне?
— Сперва-то она ничего не ела, ну это от удара, это обошлось бы. Как ни тоскуй, а время подойдет, поесть захочешь, — старушка вздохнула. — А теперь у нее температура.
В парадное вошел мужчина.
— Ну как? — спросил у старушки.
— Все держится. Плохо.
— Вы не узнали, может, что надо достать?
— Ничего, говорят, не надо, все есть.
Мужчина постоял немного и пошел вверх по лестнице.
— Все стараются, — проговорила старушка. — Тут с работы Федора Петровича, приходили и с Надиной работы, продуктов нанесли уж полон холодильник и всего… — она махнула рукой.
— А как же случилось с Федором Петровичем? — спросила Вера. — Он заболел?
— Ничего не заболел, — сердито сказала старушка. — Заболел! Через доброту свою погиб. — И рассказала, что в горах случился обвал, а Федор Петрович со своей партией совсем в стороне работал, это его могло и не касаться. А он пошел на помощь населению, вывозил людей из опасного места. Вот так и случилось.
За углом Димкиного дома Зойка подошла к милиционеру и спросила, где самый ближний родильный дом. Милиционер назвал ей два адреса. Первый был совсем рядом, и Зойка скоро его нашла.
В вестибюле толпилось много народу, было как раз время передач. К окошку, где давали справки, стояла очередь. Зойка стала последней и, когда немного продвинулась, оказалась возле доски, где в продолговатых клеточках были вставлены фамилии женщин, у которых родились дети. Зойка увидела в первом ряду: «Лаврова Надежда Павловна. Девочка. Вес 2 кг 600 гр. Длина 47 см». В это время какой-то высокий гражданин через Зойкину голову потянулся к доске и, остановив палец на клеточке, пробормотал: «Мальчик! Точно: Соловьева Мария… мальчик», — и как-то хмыкнув, вроде захлебнувшись смехом, направился к двери. Но вот он вернулся, вынул бумажную полосочку с фамилией и положил ее в свою записную книжку. На память. Оказалось, что к доске постоянно подходили люди и искали нужные фамилии. «Нет еще», — прошептала тревожно пожилая женщина, проглядев в очки оба столбика. Зойка догадалась, что у нее здесь дочка, а она уже не первый раз приходит, если говорит «еще», и очень ей тревожно, что «все еще нет».
Зойка оказалась у самого окошка и, раз теперь она уже знала, что Надежда Павловна Лаврова находится здесь, спросила, как она себя чувствует. Регистратор, перевернув страницу журнала, ответила ровным голосом:
— Температура 37,9, у ребенка — нормальная. — Пока Зойка повторяла в уме эту фразу и поняла, что 37,9 — это очень много, у окна стоял уже следующий посетитель. Да и что еще могли здесь сказать? Зойка медленно отошла — там она мешала, ее толкали — и оказалась у стеклянной двери, к которой тоже стояли люди, и самый первый — полный мужчина с цветами. Вдруг мужчина подался вперед, заулыбался, Зойка увидела, что с лестницы ему навстречу шла молоденькая сестра в белом халате и белой шапочке и держала на руках ребенка в шелковом конверте и голубых бантах. Мужчина как-то заторопился, сунул букет сестре, чтобы освободить руки, и принял на них нарядный маленький сверток. Потом осторожно наклонился, боясь раздавить свою драгоценную ношу, и поцеловал жену в щеку.
Зойка сейчас только поняла, что мужчина совсем растерялся от волнения и цветы, которые он принес, конечно, жене, сунул сестре, хотя жена уже стояла рядом. И она представила, что через несколько дней вот здесь же стоял бы Федор Петрович и тоже, наверно, смешно растопырив руки, принимал бы свою маленькую дочку. Зойка не знала, что рождение ребенка — это такая радость, такое счастливое волнение для семьи. А теперь… неужели Димка должен взять ребенка? Он, конечно, не сможет улыбаться, а Надежда Павловна…
— Лавров! — услыхала Зойка за собой и быстро оглянулась. — Ты что сегодня долго? Вот тебе.
Сестра, которая раздавала передачи, протянула Димке записку в обмен на целлофановый мешочек с апельсинами. Димка отошел немного в сторону, развернул записку и остановился совсем близко от Зойки. Она не знала, как быть, обратиться к нему или нет, и боялась двинуться, чтобы он ее не заметил. Димка вздохнул, опустил записку в карман и…
— Ты что? — спросил Зойку.
— Я… А ты? Что пишет мама?
— «Все хорошо», пишет.
Он потрогал машинально карман, где лежала записка, и двинулся к выходу. Зойка видела, что разговор не удался, совсем не удался, и подумала, что сейчас, наверно, не надо приглашать его к себе. А может, сейчас как раз и лучше всего?
— Дима, — сказала она, подлаживаясь под его шаг, — пока твоя мама здесь… переходи к нам жить? А?
Димка недобро усмехнулся.
— Спасибо.
— Нет, правда, Дима, — продолжала Зойка, волнуясь. — Это бабушка просила и вообще родители.
— Спасибо. Не надо.
— К экзаменам бы вместе готовились. Я алгебру очень боюсь.
Димка глянул вкось на Зойку с усмешкой:
— Справишься. А что касается меня, то мама скоро выписывается.
— Неправда, — сказала Зойка дрогнувшим голосом. Ей стало обидно, что Лавров так с ней
