что Зойке надо. Потому, что он делал все мамины дела. Чтоб она, Зойка, не замечала, что у нее нет матери. А ведь это трудно — за себя и за мать. Ему все время было трудно, теперь Зойка знает, теперь она не маленькая. После этого Зойка не просто любила отца, она стала о нем заботиться. Николай Максимыч это заметил, был рад, и жить им стало совсем хорошо. Зойка не знает, сколько времени так прошло, но что-то вдруг случилось. Матери, без которой жили все время, вдруг стало не хватать. Мысли о ней приходили все чаще и чаще, они вытесняли все другое. Почему нет матери? Где она? Куда они ее дели? Почему-то думалось именно так: куда они ее дели? Это отец и бабушка. Они ее знали, они и теперь знают, где она, и молчат. При упоминании о ней становятся не то виноватые, не то тихие или еще какие-то, не поймешь. И Зойка решила, что они заговорщики. Против матери, а значит, и против нее. После такого открытия Зойка растерялась, а потом ей стало страшно, потому что теперь у нее не было никого: ни отца, ни бабушки. Она не знала, что теперь делать, но ясно одно, что все должно быть по-другому, чем было до сих пор. Но наступало утро, бабушка будила Зойку, ставила на стол кофе, клала в портфель завтрак, и как можно это изменить? Потом выходили вместе с отцом, здоровались с рыжим котом, всегда дремавшим на батарее в парадном, и шли до трамвайной остановки. А вечером снова: отец, бабушка и, конечно, она, Зойка. Им хорошо втроем. Но где-то далеко мать, одна, без них, уже много лет. Почему ей никто не помогает, не вспоминает даже ее, что она сделала? Что это «непутевая»?

И однажды вечером, лежа в постели под одеялом, Зойка прошептала клятву: «Мама, я с тобой! Я никого не люблю теперь, только тебя. Я узнаю, где ты и что с тобой. Узнаю сама. Они не скажут, они — против нас. Жди меня, мама, и знай: я с тобой!»

После этого думы, думы… Куда может пропасть мать? Почему? У кого спросить? Кому рассказать?

И появился дневник.

5

Зойка возвращалась из школы. Физкультурные тапочки в синем мешке били ее по ногам. Можно подтянуть мешок повыше к портфелю, ну пускай…

А чего это Димка Лавров сегодня на уроке физкультуры сказал: «Зойка прыгает, как сайгак». Кто-то засмеялся. Хорошо, что Вера рядом была, сразу ему: «Да сайгак-то, знаешь, как прыгает? Ого!» Ему и сказать нечего. Молодец все-таки Вера. А Лавров, критик тоже нашелся, сайгака этого сроду не видал. Спутал, наверно, с кем-нибудь неуклюжим. Зойка презрительно фыркнула. Сама она сайгака тоже не видала, ну так она же и не говорит! Под ногу попала льдышка. Зойка поддала ее носком, потом еще. Так и гнала вдоль улицы. А с кем это Лавров мог спутать сайгака? Фу ты, привязался. Очень он нужен. А все-таки настроение испортилось. Вот сейчас надо домой идти, а что там хорошего?

Бабушка открыла дверь и спросила обычное:

— Ну как?

— Никак. — Зойка прошла, не глядя, и бросила портфель. — Контрольной не было. Зря готовилась вчера.

— Это ничего, — сказала бабушка, не замечая Зойкиного тона. — Все равно пригодится.

— Знаешь ты! — был ответ.

Бабушка покачала головой и прошла на кухню.

«Так и надо», — подумала Зойка и села к обеденному столу. Прочла рассказ в «Пионерской правде», начала другой. В кухне было тихо. «Ах, так, — догадалась Зойка. — Хочет, чтоб я первая попросила». И тут в голове появился жестокий план: с этого часа она совсем не будет принимать пищи. Никогда. Начнет худеть, слабеть, перестанет разговаривать и только будет смотреть таким укоризненным взглядом. Тогда они — отец и бабушка — будут в отчаянии, в страшной тревоге…

Бабушка подошла и поставила на стол тарелку с любимой грибной лапшой. Злые мысли оборвались. Зойка вдохнула душистый пар и начала есть.

Зойка была сердита на себя за то, что не смогла устроить голодовку. Не хватало духу. И вообще она поступает слишком мягко. Давно дала клятву и ничего еще не сделала. Не из таких ли выходят предатели на войне? После этих мыслей становилось не по себе. Нет, очень сложная у Зойки жизнь. Все живут просто, у них все понятно. У Веры, у Люськи, у Димки Лаврова, да и у тех, которые лентяи и плохо учатся. Никто не ищет свою мать, и никому не надо идти против отца. Как это нужно делать, как? Как? Недавно Зойка получила тройку с минусом. Конечно, она не заплакала, давно не плачет из-за отметок, но было очень неприятно. А дома, когда мысли о предательстве снова стали ее мучить, эта злополучная тройка показалась ей находкой.

Когда отец вернулся с работы, Зойка подала ему дневник: «Подпиши». Николай Максимыч достал авторучку и вдруг на секунду остановился. У Зойки радостно прыгнуло сердце. Он огорчен. «Это тебе за маму! — она смотрела на него смело и даже, наверно, дерзко. — За маму!» Николай Максимыч расписался.

— Бывает, — сказал он мягко и отдал дневник. Радость погасла. Мало того, что-то в горле сжалось, и получился прерывистый, грустный вздох.

В тот вечер Зойка записала в дневник:

«Я не отступлюсь, я не оставлю тебя, мама. Только это очень трудно. Но я буду помнить, что отец против тебя. Я буду помнить, и это даст мне силы. Учиться я буду хорошо, потому что это нужно и тебе и мне. Я придумаю что-нибудь другое. И в другое время, а то сейчас папа приходит очень усталый и невеселый. У него на работе что-то не получается».

6

У парадного остановилась машина «Скорой помощи».

— За кем это? — спросила бабушка и вдруг охнула.

Санитар в белом халате вывел из машины Николая Максимыча с забинтованной ногой и медленно повел к двери. Бабушка, не набросив пальто, кинулась на лестницу. Зойка за ней.

— Ничего, ничего! — крикнул им Николай Максимыч снизу. — Не пугайтесь, пустяки!

На работе Николай Максимыч неловко оступился. Небольшое повреждение — растяжение связок, — но ходить пока нельзя, и на несколько дней он остался дома.

Теперь Зойке стало еще труднее. Дома было хорошо и уютно, как всегда при отце. И как раз кончалось полугодие, шли контрольные. Трудные задачи решали вдвоем. Николай Максимыч, исписав листок, начинал грызть карандаш, ерошил волосы, а потом, совсем как ученик шестого класса, говорил: «А может, ответ в задачнике неправильный?» Зойка смеялась. А когда задача была решена, отец тоном ученика обращался к автору учебника: «Извините, тов. Пономарев. Мы ведь не отличники».

Зойке было хорошо оттого, что отец, прихрамывая, ходит по комнате или сидит, положив забинтованную ногу на табуретку. Никак нельзя было сказать ему что-нибудь резкое, неприятное.

«У меня нет характера, — записала Зойка после нескольких дней раздумья. — Мне трудно, и я сдаюсь. Недавно бабушка купила папе голубую рубашку в клетку для лета. Папа приложил ее к груди и сказал: «Ну как, подходит?» Хорошая была рубашка, но я сказала: «Совсем не подходит. Это для молодых, а ты старый». Папа, наверно, не ожидал, потому что немного оторопел. Я хотела обрадоваться, что ему неприятно, и даже немного обрадовалась, но потом он сказал: «Да, время идет. Но ничего, зато ты уже большая. Не зря старею». И сложил свою рубашку. А мне захотелось прошептать: «Папа, прости. Это ты ведь не знаешь, почему я так сказала, ты не знаешь. Ты совсем не старый, папа». Раз мне так захотелось сказать, значит, я нарушаю клятву. Я не сказала, но все равно. Я не умею побороть в себе слабость».

Вы читаете Верните маму
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×