— Капут, значит…
— А кормить будут?
— Щас! О чем спросил… Как приведут, евреев и комиссаров в расход пустят, тогда и покормят.
— Как в расход? А ты откуда знаешь?
— Проходил уже…
Справа темной сырой стеной подступал к дороге позднеоктябрьский облысевший лес, с тонкими изогнутыми березами по обочине, мрачными от осенних дождей елями и мокрой листвой, которая плотно устлала землю.
— Слышишь, Семен, что сержант сказал?
— Ну…
— Ну?
В окружение попали почти сразу — через неделю после того как их часть привезли из Москвы под Наро-Фоминск. Не успели даже вырыть как следует окопы и установить пулемет.
Они записались в ополчение в институте, и его сразу назначили командиром пулеметного расчета, — его одного из всей их группы, потому что в прошлом году он прошел курсы ПВО и «сдал пулемет» на «отлично». По дороге из Москвы, когда эшелон отправляли на фронт, его пулемет тащили поочередно то Ефим, то Борик — он взял их обоих в свой расчет, потому что дружили еще со студенческих лет и учились вместе в аспирантуре. Он тяжести носить не мог из-за грыжи, которую, по счастью, медкомиссия в суматохе не заметила, иначе не пропустила бы. Но устанавиливал его сам, на тендере паровоза, чтобы обзор был и чтобы удобно; поглаживал, осматривал, чистил. И во время воздушного налета пустил в дело — для пробы. По самолету стреляли конечно же все, даже лейтенант из своего «вальтера»:
— Получай, сволочь!
А он, как их учили, предугадав сначала траекторию полета, послал выходящему из пике самолету вдогонку длинную очередь.
Когда налет закончился, лейтенант прибежал на паровоз:
— Будешь представлен к награде!
— За что?
— Самолет сбили!
— Упал?
— Ты что, не видел?
— Мне отсюда не с руки…
— Сбили, понимаешь?!
— Так все ж стреляли…
— Пулемет-то один!..
В тот раз они легко отделались: самолет сбросил бомбу, рядом с тендером упала — и не взорвалась, только грязью обсыпало. Повезло им тогда. Весь расчет бы убило, всех троих.
И вот потом их так просто окружили, они даже не заметили, просто зашли с тыла — и «Хенде Хох!»…
— Соображать надо, Сема.
— А я что делаю?.. Лесок рядом. Видите, как по нужде отходят? И мы сейчас отойдем — по одному, осторожно — вон в те кусты. Сначала ты, Фима, потом ты, Боря. Встречаемся в двухстах метрах от дороги, найдемся, когда колонна пройдет. Ефим, пошел! А тебе, сержант, спасибо за информацию. Я твой вечный должник.
— Осторожно, ребята. Главное — не бегите, спокойно, а то подстрелят. Удачи!
— Может, ты с нами?
— Я соображу потом. Покормят — тогда и уйду, один, без шума. Они пока не сильно стерегут. Много народу в окружение попало. Вы, евреи, вообще чего на фронте? Какие из вас солдаты?.. Ну, давай! Ни пуха!..
Они шли уже четвертый час. Начинало темнеть; сверху мелко-мелко холодно моросило, и похоже было, что вот-вот эта труха может перейти в настоящий дождь. Хотелось есть.
Он вел их через лес на восток в сторону фронта, откуда доносился еле слышный, но понятный гул. Он опять командовал своим расчетом; хотя все они были в одинаковом звании — рядовые, но его слушались.
Погони не было — немцы не заметили, видно. А может, попросту не захотели возиться — мало ли пленных взяли? Одним больше, одним меньше…
Они спустились в овраг, перешли какую-то мелкую речушку, поднялись вверх на пригорок и увидели, что скоро лес должен кончиться: деревья внизу редели, а вдоль опушки шла грунтовая дорога.
Первым еле вылезавшие из земли черные гнилые избы увидел Рывкин.
— Вон деревня! Может, поесть дадут, ребята, хоть хлеба кусок в рот положить.
— Ты что, Ефим, сбрендил? А если фрицы?
— Какие фрицы? Ни машин, ни людей. Пошли!
И они гуськом, на всякий случай пригибаясь, двинулись к ближней избе. Уже на подходе, дверь избы отворилась и навстречу им, вытирая рукавом рот, вышел долговязый немец.
— Русише зольдатен! Хенде Хох!
Бежать было бы бесполезно — за ним выходил второй, и они, послушно подняв руки вверх и следя за направляющим движением пистолета, направились к сараю.
— Ну вот и поели, Фима.
— Чего делать-то будем? Расстреляют утром всех троих как пить дать.
— Не бухти, Боря, соображать лучше давайте, как выбираться отсюда.
— Спички остались у кого-нибудь?
Борис отыскал в кармане гимнастерки коробок, и они зажгли щепу.
— Ну, ребята, кажется, глухо. Замок амбарный, пальцем не откроешь.
— Скоба…
— Что «скоба»?
— Если отбить как-то… Вместе с замком упадет…
— Умный какой… Слышали, как фриц ногой дверь поддал, чтоб прочнее держалась? Завел, а теперь — отбить… Чем отбивать-то будем? Уж точно членом твоим, прямо сейчас и начнем!
— Через крышу попробовать…
— Ты достань до нее сначала…
— Стойте, видели, деревня какая? Гниль одна. Стало быть, и сарай того же качества. Шарим по периметру, ищем гнилые доски.
Они шли всю ночь, осторожно переходя дороги, перелески, все в том же направлении: к нарастающему гулу, прячась от осветительных ракет. В какой-то момент поняли, что переходят линию фронта, потому что по ним начали стрелять, сзади. И уже не думая об опасности, они побежали вперед. На последнем дыхании ввалились в окоп и в изнеможении рухнули.
— Из какой части, ребята?
— Из ополчения…
— Туго вам пришлось, видно…
— Пить дайте!..
— И поесть… Третьи сутки без еды…
Подошел старшина. Они встали. Семен отрапортовал по форме.
— А этот почему лежит, раненый что ли?
— Фим, ты чего? И впрямь кровь… Задело его сейчас, когда бежали, товарищ старшина, не заметили…
