почему мы с детства боимся подвалов? Зачем нас пугали, что там живут бабайки, которые нас схватят и унесут? Видимо, детский страх сидит во мне так глубоко, что даже теперь, будучи взрослой девушкой, я испугалась, оставшись в подвале одна... Быстро осветила комнату фонарем, убедилась – бабайки нет. Потом закрыла дверь, поставила пакет на пол.
Первым делом надо было заделать окно. Вытащила из пакета плотный кусок специально подготовленной черной бумаги, примерила его к окну. Как я и предполагала, кусок оказался шире окна. Но на этот случай у меня с собой были ножницы. Отрезала лишний кусок, намазала края бумаги клеем, пришпандорила к стеклу. Потом включила свет, вышла на улицу, отошла метров на пять. Окно было темным, свет не пробивался. Облегченно вздохнув, спустилась вниз. Ну что, за работу!
Сначала надо было отодвинуть комод. Когда я налегла на него со всей силой, с ужасом поняла: он тяжелее, чем я думала. Потея, кряхтя, ругаясь, я все-таки сдвинула его с места. Но комод сильно скрипел. Передвинув его, я затаила дыхание. Мне показалось, что я слышала чьи-то шаги... Нет, тихо...
Встав на четвереньки, взяла отвертку, вставила ее в соединение между плитками, принялась долбить. Через пять минут, когда ни один кусочек не откололся, я пришла в панику. Чертовы немцы! Чем они ее заливали? Нет бы как наши рабочие – ковырнешь ногтем, и все дела. А тут – долбишь, долбишь...
Первые результаты заставили себя ждать. И довольно долго. Я была близка к истерике, когда одна плитка наконец поддалась. За ней вторая, третья. Дело пошло.
Когда я дошла до плитки номер десять, с меня лился пот, как с загнанной кобылы. Клянусь, в тот вечер я похудела на пару килограммов. Пока я стучала молотком по отвертке, мне пришла идея на писать книжку о похудении «методом отвертки». А что? Стучишь полчаса, теряешь килограмм – гениально!
И наконец, настал ответственный момент – поднятие плитки. Итак, плитка поднимается... Моему усталому взору вдруг предстала деревянная панель. Ну или, проще сказать, деревяшка. Деревяшка была местами трухлявая, вся в паутине. Ос мотрев, я поддела один конец отверткой, подняла ее с пола. И увидела ящик. При взгляде на ящик, мое сердце забилось быстрее. Господи, неужели все было не напрасно и тайник действительно существует? И я (я!) его нашла? Мои ладони вспотели, пальцы затряслись. Перекрестившись, я нагнулась и принялась извлекать ящик на свет божий. Я очень боялась, что он будет слишком тяжелым, но он весил не более пятнадцати килограммов. Попыхтев пару минут, поставила его на пол рядом с собой. Несмотря на то что тайник был вовсе не мой, меня охватил как-то детский азарт. Словно я нашла клад, зарытый пиратами... Осмотрела ящик со всех сторон, не обнаружила никакого замка. Так было неинтересно! Просто один крючочек, который я тут же открыла. Распахнув крышку ящика, расстроилась. Наверное, я ожидала увидеть нечто другое. Хотя, если бы меня спросили, что именно я ожидала увидеть в недрах этой пыльной коробки, я вряд ли ответила бы. В ящике лежали пара бронзовых (на мой взгляд) статуэток, небольшие настольные часы, фарфоровая ваза, серебряное блюдо с изображением орла и стопка писем, аккуратно перевязанная ленточкой. С моей точки зрения, никакой особой ценности эти безделушки не представляли. Ну, разве что ценность памяти...
Усевшись на пол рядом с ящиком, я первым делом сама не знаю почему потянулась за письмами. Наверное, так устроены люди (женщины, во всяком случае) – им всегда хочется знать чужие тайны. Развязала ленточку, достала первое письмо, раскрыла его. На темной от времени бумаге чернилами было написано:
«Дорогие Иоган и Анна! Надеюсь, все здоровы. Спешу сообщить вам, что Линда спокойно добралась до... и очень рада своим выбором... Маленький Ханц уже начал говорить и стал таким чудным...»
Прочитав первые строки, я сложила письмо. Мне стало стыдно. Было ощущение, что я откровенно подглядываю в чью-то личную жизнь. Ну, если посудить, какое мне дело до какой-то там Линды, Ханца и всех остальных? Однако я обратила внимание на тех, кому было адресовано данное послание. Иоган и Анна... Уже из спортивного интереса раскрыла второе письмо. Оно было адресовано все тем же Иогану и Анне. Потом третье, четвертое... Адресаты не менялись. Это были все те же люди – Иоган и Анна Берх. И тут я вспомнила разговор у Додохиных. Рома спросил: как звали вашего деда? Клаус после затяжной паузы назвал имя. Он сказал: Вернер Майдт. А Роману это показалось странным... Теперь, когда я смотрела в чужие письма, мне тоже это показалось странным. Если рассуждать логически: при чем тут Иоган и Анна Берх, если в доме жил Вернер Майдт? Ни одно из писем в стопке не было адресовано Вернеру Майдту. А потому сам собой напрашивался вывод: он здесь никогда не жил. А Клаус зачем-то врал... Тут же всплыл в памяти разговор в регистратуре отеля во время оформления. Девушка спросила: «Господин Клаус Крюгер, правильно?» Клаус подтвердил. Но как же так? Ведь у Додохиных он назвал своего деда Майдтом. Ну да, Вернер Майдт. Тогда почему он – Крюгер? Если бы это была внучка, тогда другую фамилию можно было бы объяснить тем, что девушка вышла замуж. А внук? Нет, конечно, возможны разные варианты. Может быть, дед был по матери. Или внук элементарно сменил фамилию. Может, ему не нравилось быть Майдтом? Но, несмотря ни на что, все это показалось мне подо зри тельным. В голове уже проскочила кое-какая идейка. Но зацепиться за нее мне не удалось – в коридоре послышались шаги. Я быстро обернулась и... погрузилась во мрак...
Когда я пришла в себя, первым делом ощутила сильную головную боль. Ясно, меня огрели, причем сильно. Открыв глаза, я обнаружила себя на полу в лежачем положении. Руки мои были завернуты за спину и связаны. Глубоко вздохнув, я огляделась и, к сильному своему удивлению, поняла, что нахожусь в комнате Саши. Сам он сидел за столом, спиной ко мне, и ковырялся в том самом ящике. Вот так номер... Интересно, что все это значит? В комнате было жарко и душно, Саша сидел без майки. Моему взгляду предстала его спина. Вся синяя от наколок... Кресты, Иисус, какие-то надписи, которые я не смогла разобрать. И вдруг я с ужасом поняла, что имею дело не с рядовым алкашом. Саша был уголовником. Услышав мое шевеление, он повернулся.
– Ну чё, оклемалась? – спросил он, глядя на меня злыми глазами.
– Развяжи меня, – потребовала я.
Саша подошел и присел рядом со мной на корточки. Схватив меня за подбородок, резко приподнял мою голову. Так резко, что боль пронзила шею.
– Ты кого парила, овца? Думала, я – фуфел какой-то?
Я с ужасом смотрела в его глаза, налитые водкой и кровью, и действительно чувствовала себя овцой. А интересно, как это он оказался здесь, а Клаус мне так и не позвонил? У нас был строгий уговор: если кто-то уйдет, тут же сообщить мне. Неужели напился, свинья?
– Немец твой нажрался и щиплет Таньку за задницу, – сообщил Саша, прочитав мои мысли.
– Что ты собираешься со мной делать? – прохрипела я.
Саша закусил губу и шмыгнул носом. Он думал. Потом сказал:
– Грохну. Яма готова. Замурую, как было.
– И не побоишься? – Я старалась придать своему голосу бодрости.
– Чего? – не понял Саша.
– Опять посадят...
– Не-а, меня не посадят. Немца твоего посадят. Все улики на него показывают...
Голос звучал так уверенно, что волосы на моей больной голове зашевелились. Действительно, если прикинуть, то так оно и выходило. Кто стучал в подвале? Клаус. Пришел он с кем? Со мной. Я что сказала? Правильно, что у него психическое расстройство... И к тому же зачем какому-то Саше убивать незнакомую женщину? О-ля-ля... Нет, умирать я не собиралась. Тем более – таким способом! Подумать только – погибнуть от руки какого-то урки и быть закопанной в подвале его дома. Ну уж нет! Все мое усталое и испуганное нутро взбунтовалось. Я хотела жить! Я ведь еще даже не замужем! Мне нужно время. Хотя бы чуть-чуть. Чтобы подумать.
Смерив меня хищным взглядом, Саша вернулся за стол.
– Как ты узнал? – поинтересовалась я, пытаясь завести некую беседу и выиграть время.
– Плохо твой немец долбанутого изображал... Видал я шизиков...
– Что там, в ящике-то?
– Чё, не видела? – не поворачиваясь, спросил Саша.
– Не успела, – усмехнулась я.
– Да говно всякое, – с досадой сказал он. – Хотя вот тут что-то, по-моему, есть...
Он принялся что-то трясти, но что именно это было, я видеть не могла. Саша притих. Его синяя
