Словно уличная девка, она была изнасилована среди мусорных баков красавцем, оказавшимся безжалостным маньяком, готовым убить. И убил бы, если бы не вмешался незнакомый прохожий – Гэбриел Ластморт, городской Наблюдатель, Инкуб…
Шейди, конечно, понятия не имела, что он спас её от себя самого… таким он сам был когда-то… Всю свою жизнь Гэбриел проводил в борьбе с собой, в безумии, в котором невозможно обрести покой и счастье… Он был счастлив когда-то – так думали люди. Но он знал – то обман, и ушёл, полностью и навсегда приняв своё мучительное проклятие и силу, которой, несмотря на боль и одиночество, всегда хотел обладать.
Поль действительно любил Софи. Забыв о рукописи в руках Инкуба, он мысленно гладил ладонью её нежные щёки. Мечты о ней наполняли жизнью каждую минуту его существования. И именно тогда, когда Поль понял, что сам едва не перестал существовать, посвятив себя ей, он решил покончить с собой. В тот вечер поэту повезло встретить городского Наблюдателя, давшему ему новый смысл в жизни… но чувства, их сложно прогнать. Сейчас он думал, что изменился. Возможно, теперь она полюбит его?
Гэбриел вернул рукопись Полю, промолвив:
- Теперь ты видишь гораздо больше обычных людей. Достаточно много, чтобы стать, наконец, творцом, каким быть ты хочешь. И то, что ты видишь, сделает тебя изгоем. Но ты станешь сильным и никогда не будешь одинок ночью при свете свечи, наедине со строками, что ты пишешь. Ты хочешь так жить?
- Только так я, наконец, ощутил жизнь по-настоящему.
- Это и есть настоящая жизнь. То, чем живут люди – несовершенно, и никогда совершенным не будет. А то, чем занимаешься ты, стремится к совершенству. И неважно, что нет ничего совершенного. Важно то, что есть к чему стремиться, и что постигать.
Он накинул плащ, надел шляпу, и ушёл, оставляя Поля и Софи наедине – самих разбираться с болезнью, что их подкосила. Напоследок лишь бросил, озадачив поэта:
- Останетесь у меня. А то опять кого-нибудь изнасилуют… - и исчез.
Якоб в гостиной продолжал пытливо изучать пьесы шведского драматурга. Заметив Иностранца, он, надеясь привлечь его внимание, продекламировал вслух отрывок, чем-то ему понравившийся:
- Знаешь, что я вижу в этом зеркале?.. Правильный мир!.. Да, ибо сам по себе он вывернут наизнанку!
- Каким образом его вывернули наизнанку?
- Когда делали копию…
Но Инкуб вышел в ночь, сделав вид, что не слышал, про себя усмехнувшись: «Какая ирония. Он читает правду, думая, что читает ложь, ведь книга для него – это сказка; он думает, что уже слишком стар для сказок, и не верит тому, что когда-то увидел тот, кто смыслит больше него в жизни, но меньше в выпивке и безделье; потому и кажется написанное странным и нереальным, ибо тот – незнакомый лично писатель - жил иначе, чем живёт он».
_________
Похороны
_________
Стоя под дождём, прислонившись к стене заброшенного дома неподалёку от кладбища, Гэбриел курил, потягивая терпкий дым через небольшую трубку, лёгшую ему в руку когда-то во Франции в те времена, когда он только начинал привыкать к табаку. Едкий аромат латакии [44] как нельзя лучше подходил истинно английской атмосфере улиц серого отшельника Петербурга – именно так пахнут мостовые после дождя и окраинные пабы… так звучат одинокие шаги и гулкое эхо призраков старых смертей в голове. И Гэбриел сам не всегда был уверен, нравится ему этот грубый табак или нет, но наслаждался его крепостью, поигрывая бёдрами страстной француженки[45] в полураскрытой ладони холодной, но нежной руки.
Медленно, звеня чёрными бубенцами на голодном ветру, мимо проходила похоронная процессия. Люди в тёмных одеяниях несли гроб, или некое подобие гроба, собранное из ветхих досок, которые, намокшие, вот-вот были готовы развалиться, освободив померкшее тело из его неуютной каморки. На них были маски – те самые, что носили во время чумы[46]. Но эти тёмные клювы были наполнены морфием, погружавшим сознание в пелену искажённой реальности. Словно древние мумии, запечатанные внутри каменных саркофагов, эти люди, переставшие быть людьми на время, маршировали под гипнотический ритм этнических барабанов вглубь чащоб крестов и перекошенных надгробий, чтобы очистить мир от ещё одного сосуда неведомой ныне, необъяснимой чумы... проказы, поразившей умы, превратившейся в сахар и соль, перец и взбитые сливки… Раньше всех уходят те, кто едва ли ей заражён.
Наблюдатель знал: они несут куклу… сломанную куклу Сабрину, которой он подарил улыбку удовольствия на смертном одре. Сегодня её хоронили те, кто был с ней знаком, видел её обнажённую грудь, любил черты её тела или ненавидел отчасти, ибо в целом её невозможно было любить. Кто-то из них вернётся сюда чуть позже, чтобы возложить на чело кремнёвый венец… кто-то вспомнит о ней, принимая утренний душ… кто-то – готовя обед… Столь разных, по-разному испорченных людей, объединяла она – дешёвая продавщица безумных идей, которых так не хватает этому неразумному миру.
Ночью хоронят тех, кого отверг день. Общество солнцелюбов и доброверов не признаёт существование ущербных, страшных, грешных. Если они не существуют – как же их хоронить? Ночами множество таких же «сломанных кукол» выбрасывается на кладбища, и они лежат, незахоронённые, привлекая падальщиков и больных, страдающих особой формой любви к разложению. Ночью хоронят тех, кого есть за что ценить…
Мёртвую плоть обглодают до скелета, кости разворуют собаки. Тот, кто не полезен обществу дня, послужит кормом конфессии ночи. Но он, Гэбриел Ластморт, оставит розу, белую, как лёд, там, где бросят тело… и они умрут вместе – завянет, иссохнет и плоть, и цветок…
А когда кукла очнётся ото сна, она улыбнётся, обнаружив розу в руке, и … даже заплачет… Потому что подумает, что хоть кому-то была дорога. И неважно, что роза не пахнет… Да и Харон любит цветы неспроста…
Люди – позёры гниения. Их пороки и добродетель – живопись мёртвых.
Так написал Поль.
Его рукопись запомнилась Гэбриелу, напомнила о той, что сегодня убил…
Как Инкуб он никогда не отрицал того, что убивает, даже если помогает, даёт что-то увидеть или понять. Всё равно смерть остаётся смертью… Пани Грожне подолгу общается с теми, кого возьмёт под руку в прощальный променад. Он же утоляет свой голод, спонтанно находя нечто, что способно его оправдать. И, несмотря на то, что ему всегда легко доверяли, сам себе он не доверял никогда. Потому что Инкуб – это не новая пара туфель, перчаток, венецианская маска или платок, которые всегда можно снять, потерять или выкинуть. Инкуб – это горящая кожа и раскалённое сердце, заключённое в холод и мрак, но всегда ищущее лазейки к пьянящему великолепию света.
- Что случилось с предыдущим Наблюдателем?
- Никто точно не знает. Говорят, он стал ангелом…
- Ангелом?..
- Застывшим на столпе…[47]
_________
